— Ну вдруг вы спросите, кто такой Гамбетта или император Вильгельм? Как же я вам расскажу? Он бельгиец родом, но какое вам до этого дело? Он сотнями всяких дел орудует, ну хоть, например, это общество: le Bonheur des familles[91]
…— Это что недавно процесс скандальный был и директор в тюрьме сидел?
— Ну да, Фонтен де-Бюсси и сидел… теперь отсидел. Да и вы ведь, помнится, говорили, что не во дворце свой проект разрабатывали. Все знают очень хорошо, что сидел потому, что пошел против тех, которые сильнее его были, а если бы его взяла верх, так они бы сидели. Это всё в порядке вещей. Поважнее вашего дела есть, и никто об этом неприятном случае и не думает.
— Да мне что с ним придется делать, с этим господином?
— Не знаю. Вы с ним, вероятно, и не встретитесь. По крайней мере, он мне не говорил, что считает нужным видеться с вами. Он просто согласен устроить акционерное общество, которое купит у вас ваш способ электрического освещения или иначе как-нибудь устроится с вами, чтобы эксплуатировать его.
— Позвольте, да ведь прежде надо еще опыт…
— Патент может быть взят и теперь: это сведущие люди решили, и времени терять нечего. А когда дойдет очередь до опытов, тогда и опыты произведут. Вообще, о практическом ходе дела вы лучше и не заботьтесь: вы ведь, вероятно, не особенный ходок по этой части?
— Не знаю как и приступиться.
— Ну вот видите. Я тоже не горазд, да и не мое это дело. Для первых демаршей у меня уже есть особа, с которою я вас сегодня же сведу. А теперь скажите вот что: предполагая, что товарищество устроилось, на каких условиях вы хотели бы продать ему свое изобретение?
— Я, право, еще и не думал об этом. Вы говорите так, как будто дело уже решенное. Проект мой, в настоящем его виде, мне кажется, такой, что стоит затратить деньги на те опыты, о которых я вам говорил. Тем более, что тут больших денег и не нужно. А как же я буду продавать проект, который именно с экономической-то стороны и не доведен до конца?
— Да я у вас и не покупаю его. Я говорю,
— Да я и никаких определенных цифр от него пока не жду.
— Хоть вы там и отечество спасаете, а простота же вы, простота, как погляжу! Не знаете сами, чего хотите. Ну, так я вам помогу… Только опять, повторяю, мы не контракт заключаем. Удовольствуетесь вы, если вам за изобретение дадут, например, 100 тысяч франков?
Чебоксарский не мог сдержать улыбки.
— По правде вам сказать, для меня, теперь, все эти куши не приурочиваются ни к каким конкретным представлениям, всё равно как астрономические цифры. Воображение мое совершенно не привыкло к таким величинам. Что мне заплатят за изобретение, это очень хорошо. 100 тысяч это будет или больше, или меньше, мне теперь это кажется довольно безразлично. Но ведь компании надо же будет устроить завод для фабрикации аппаратов. Я бы хотел, чтобы всё это делалось под моим непосредственным руководством. Это и для компании будет удобно. Я, конечно, скоро замечу в своем аппарате какие-нибудь несовершенства, промахи. Опыт укажет мне новые приспособления. Для меня это особенно интересно, потому…
— Хорошо, — перебил его Виктор Семенович, — значит, скажем так: компания заплатит вам 100 тысяч франков за изобретение и кроме того принимает вас на свою службу инженером, с жалованьем… ну, что ли, 12 тысяч франков в год.
Чебоксарский удивился странному совпадению: именно в этот день он думал занять ровно двенадцать франков. Он высмотрел башмаки за эту цену, а то петербургские его сапоги совершенно износились; он постоянно промачивал себе ноги, и это значительно ухудшало его катар.
— Я ничего не обещаю и ни на что не уполномочен, заметьте, — сказал Михнеев, — но от вашего лица, когда наступит время, предъявлю эти требования, которые, вероятно, будут приняты, так как на это уже имеется прецедент…
XIV
Когда Чебоксарский снова очутился на Avenue с ее туманом, который несколько поредел, с ее обнаженными деревьями и липкою грязью, он спрашивал сам себя: «какое реальное значение могут иметь эти разговоры о стотысячных кушах, между страсбургским пирогом и грушею?» Не тратит ли он напрасно свое время, и следует ли даже идти по тому адресу, который дал ему Виктор Семенович и на прощанье внушил: «Непременно сходите поскорее; если можно, сегодня же».