На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан

На другой день, 4-го апреля, как только первые лучи зари осветили небосклон, монах, привратник монастыря Ганча, красивый мужчина с черной бородой и сверкающими глазами, уже стоял за воротами, прислонясь к монастырской стене, и обводил медленным взором еще спавший город, расположенный внизу. Потом он перевел его на зеркальную гладь моря, которую бороздило множество рыбачьих лодок, напоминавших своими белыми латинскими парусами альционы[236], несущиеся по лазурным волнам.

Но, как видно, не море, не небо и не город занимали монаха; всё внимание его было поглощено дорогой, извивавшейся по горе, на которой стоял монастырь, потому что на нее всего чаще и пристальнее посматривал он. Скоро на ней показалось несколько молодых парней, гнавших мулов с бочонками по бокам.

При виде этой группы, монах, улыбаясь, подошел к монастырским воротам и, отворив их, пошел навстречу погонщикам.

— Добро пожаловать, детки! — воскликнул монах, когда они были совсем близко.

— Здравствуйте, отец, — отвечали они.

— Несмотря на неурожай винограда, вы все-таки наготовили порядочно вина! — сказал он, улыбаясь и постукивая пальцами по бочонкам.

— О, да еще и какого! Вы увидите, как оно крепко, как жжет и с ног валит.

— Сам пробовал — знаю! — отвечал ему молодой человек, бывший, казалось, предводителем погонщиков.

— Правда, правда, Розалино! — дружески потрепав его по плечу, сказал монах. — Вы хороший юноша, и если бы все итальянцы были похожи на вас, то в настоящее время мы не стонали бы под игом тиранов. Однако, войдемте, дети!

При этом он взял под уздцы мула и ввел его в ворота.

Целая толпа, состоявшая из монахов и переодетых заговорщиков, окружила вновь прибывших на дворе. Начались рукопожатия и обмен новостями. Удовлетворив законному любопытству своих друзей, Розалино тотчас же пожелал взглянуть на оружие, посылаемое неутомимым Фабрицием из Мальты маленькими тючками, которые прятались заговорщиками в погребах монастыря.

Осмотрев и пересчитав его, он обратился к присутствующим с просьбою не терять времени и тотчас же заняться приготовлением патронов и литьем пуль.

— Зарядов у нас мало, друзья, — сказал он. — Час восстания близок, пусть же враги не захватят нас врасплох. За работу же, друзья. Да здравствует Италия, и до свиданья!

— Как! Вы уезжаете?

— Да, товарищи, мне нужно быть в другом месте. Но мы скоро увидимся.

С этими словами он стал пожимать протянутые ему руки и быстро вышел из монастыря. Спустившись к берегу, Розалино вскочил в маленькую лодочку, в которой его поджидали несколько друзей, и, распустив паруса, направил ее к Мессине.

Розалино Пило[237] принадлежал к благороднейшей и богатейшей аристократической фамилии. Но не знатности и богатству он был обязан тем влиянием, каким пользовался в среде патриотов. Кроме необыкновенной храбрости и решительности, он обладал еще качеством несравненно более редким: способностью передавать эти свойства всем его окружавшим.

Едва ушел Розалино, заговорщики сняли с мулов бочонки.

— Ну, Ризо, просверли-ка нам бочонок. Это — твое дело, — сказал настоятель.

Джованни Ризо[238], палермитанец, ремеслом водовоз, бодрый старик лет шестидесяти, взяв в руки медное ведерко и подойдя к бочонку, провертел буравом широкую дыру.

Тотчас же из него посыпался в ведерко черный блестящий порошок.

— Вот так вино! — вскричал Терези[239] из Фальсомеле[240], молодой носильщик, и, взяв другое ведерко, тоже подошел к бочонку[241]. Остальные, находившиеся тут, последовали его примеру, так что в несколько минут первый бочонок, а за ним и остальные, опустели, и порох был спрятан в подвал.

Исполнив эту операцию, заговорщики собрались в соседней комнатке и, усевшись вокруг стола, принялись делать патроны.

Но не успело пройти и полчаса, как раздались сильные и частые удары в монастырскую дверь.

Заговорщики взглянули друг другу в лицо.

— Что за чертовщина!

— Кто бы мог так стучать!

— Пойду посмотрю, — сказал брат-привратник, выходя из комнаты.

Несколько минут спустя он прибежал назад весь бледный, с лицом, искаженным от ужаса.

— Друзья, — воскликнул он, — измена!..

При этих словах все вскочили на ноги.

— Монастырь окружен сбирами и войсками… слышите, ломают ворота…

— К оружию, к оружию! — крикнул Микеле Фанаро[242]из Бокка-ди-Фалько[243], ремеслом наборщик, молодой человек испытанной храбрости.

— К оружию!

— Скорей, скорей, нельзя терять ни минуты.

— Ах, Боже мой, а заряды?

— Порох есть!

— А патроны?

— Будем заряжать, как сумеем.

— Но пули?..

— Немного есть. А когда выйдут, будем стрелять камешками.

В одно мгновение все заговорщики были на дворе, который забаррикадировали, как могли, твердо решившись дорого продать свою жизнь.

Они знали, с кем имеют дело и что ждет их, если они попадутся в плен.

Тем временем стук в ворота всё усиливался. Но они не поддавались; стены же были высоки и неприступны. Заговорщики неподвижно ждали бурбонов[244] за своей баррикадой, хотя с высоты колокольни можно было видеть, что их явилось несколько сот, а за ними стоял еще целый батальон солдат.