На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан

Поставив Биксио и Сиртори в резерве, он приказал Орсини[269] занять с двумя пушками, единственными орудиями, имевшими лафеты, возвышенность на своем левом фланге, которому угрожала кавалерия неприятеля, и стал поджидать атаки.

Неаполитанские стрелки тем временем приближались, крича во всё горло: «Да здравствует король!» Но так как они не могли подойти на расстояние ружейного выстрела раньше, чем через четверть часа, то Гарибальди сошел со своего наблюдательного поста и, войдя в середину двух рот генуэзских стрелков, стоявших неподалеку, сказал:

— Отдохните, детки, и закусите. Вам придется немало поработать сегодня.

И, подавая сам пример, он сел на землю и стал закусывать куском черствого хлеба с сыром.

Когда неаполитанцы приблизились на расстояние двух ружейных выстрелов, Гарибальди собрал всех своих трубачей и приказал им играть зорю. Раздались трубные звуки; волонтеры вскочили на ноги и схватились за ружья.

В то же мгновение неприятельские стрелки остановились, точно испугавшись того, что подвинулись так далеко. На вершине одного из холмов показалась сильная колонна неаполитанской пехоты, конвоировавшая два орудия. Стрелки снова начинают наступление, остановленное на минуту звуком труб гарибальдийцев. Когда они приблизились на расстояние ружейного выстрела, пальба началась с обеих сторон, или, точнее, с одной стороны, потому что огонь неаполитанцев, владевших нарезными винтовками, были смертоносен, тогда как у гарибальдийцев были никуда не годные гладкоствольные ружья.

Спокойно и неподвижно стоял Гарибальди на своем посту, обводя орлиным взором неприятельские ряды. Заметив, что неаполитанцы уже приблизились достаточно и что отовсюду из-за вершин показались новые колонны, он приказал всем частям подвинуться вперед, сам же, заняв место генерала Тюрра, повел в атаку передовую линию.

И вот нестройной, но дружной толпой бросились вперед эти плохо вооруженные, непривычные к военной службе храбрецы, одетые в пестрые, всевозможные костюмы волонтеров, и стройные, дисциплинированные, затянутые в мундиры батальоны подались перед их натиском.

Первоначальной целью атаки было обратить в бегство неприятельский авангард и овладеть пушками, а вовсе не штурмовать фронт сильнейшей неприятельской позиции, занятой превосходными силами.

Но как остановить людей, сражающихся за свободу отечества? Напрасно трубачи трубили отбой. Они не слышат или не хотят его слышать и, бросившись в штыки, гонят неприятеля чуть не до самого резерва.

Нельзя было терять ни минуты или все эти храбрецы погибли бы до последнего. Поэтому тотчас же был отдан приказ трубить атаку по всей линии, и весь отряд бегом двинулся на приступ.

Самую опасную часть пути, который нужно было пройти, представляла долина, отделявшая высоты деревни Вита от позиций бурбонов. Целый град пуль и картечи сыпался на нее сверху. Немало людей погибло во время этого перехода у Гарибальди.

Дойдя до подошвы «Римской площадки», отряд гарибальдийцев, несколько уменьшенный числом, остановился, чтобы отдохнуть, будучи почти совершенно закрыт от неприятельских выстрелов. Над головами гарибальдийцев находились враги, защищенные крутой покатостью горы, и, сомкнув ряды, ждали нападения. Они были многочисленны. Свежие резервы только что подкрепили их. Положение нападающих было критическое, и все-таки нужно было победить во что бы то ни стало.

С таким сознанием гарибальдийцы стали подниматься по крутизне.

Смертоносный огонь встречает их, а они все-таки идут вперед. Но пересеченная местность не позволяет им двигаться сплошной массой, и общая атака разбивается на множество мелких. Каждый офицер, собрав сто, шестьдесят или пятьдесят человек, бросался с ними в огонь. Атаки эти делали сам Гарибальди, Тюрр, Биксио, Кайроли[270], Менотти[271].

При каждом нападении неаполитанцы стояли твердо, встречая его дружными залпами, пока в десяти шагах от них не сверкнули гарибальдийские штыки, тем более ужасные, что были насажены на ружья, не делавшие выстрелов.

Тогда неаполитанцы отступали, но тотчас же занимали выше новую позицию, еще сильнейшую, так как все преимущества местности были на их стороне и артиллерия облегчала все движения их, тогда как две пушки гарибальдийцев, стоявшие на дороге, не приносили атакующим почти никакой пользы.