Тем временем в зале суда слова лились бесконечным потоком. В некоторых случаях судья прерывал прения отдельными вопросами, Алан Мейтланд и А. Р. Батлер вежливо оспаривали какую-то малозначительную деталь закона: «...Мой ученый друг утверждает, что ордер составлен точно в соответствии с разделом 36. Но отсутствие запятых меняет его смысл, поэтому я оспариваю точность изложенного...»
Эдгар Креймер всей душой возненавидел Алана Мейтланда. У него опять возникло желание помочиться, как всегда, когда им овладевали сильные чувства, особенно гнев. И вообще, у него теперь не оставалось сомнений, что его болезнь прогрессирует — боли из-за задержек стали сильнее. Он пытался отвлечься... забыться... думать о чем-либо постороннем.
Он скосил глаза на Анри Дюваля, тот широко ухмылялся, не понимая ни слова из того, что говорилось, его взгляд бесцельно блуждал по залу суда. Инстинкт, никогда не обманывавший Креймера... его прежний опыт... подсказывали ему, что этот человек не способен стать оседлым иммигрантом. На пути встанет его прошлое. Какую бы помощь ни оказывали ему, этот тип не сможет адаптироваться к условиям страны, которую он не в состоянии понять. У таких людей жизнь катится по наклонной плоскости: сперва короткий период трудолюбия, затем безделье, поиски легкой жизни, слабость и отчаяние, наконец — преступление и тюрьма. Множество подобных случаев содержит досье иммиграционной службы — вот она, грубая реальность, на которую закрывают свои лучистые глаза такие идеалисты, как этот юнец адвокат.
— ...Конечно же, милорд, единственная проблема в удовлетворении иска о нарушении прав человека — вопрос о законности содержания под стражей моего клиента...
Неотступная мысль об одном и том же, позывы помочиться, почти невыносимая боль, казалось, были выше его сил. Эдгар Креймер в отчаянии заерзал на стуле. Но нет, он не покинет своего места. Все, что угодно, только не привлекать к себе внимания. Закрыв глаза, он молил судьбу о перерыве.
Дело оказалось не таким пустяковым, как полагал сначала Алан Мейтланд. А. Р. Батлер сопротивлялся упорно, оспаривая каждый довод, цитируя прецеденты в опровержение дела
Теперь наступила очередь А.Р. Батлера приступить к защите действий иммиграционной службы.
— Никто не отменял свободы личности, милорд,— заявил он.— Дюваль, находясь здесь, в зале суда, использовал свои законные права, как любой гражданин, но этим исчерпал их.
Алан отметил, что держится старый адвокат, как всегда, с помпой, а его звучный, любезный голос производит на публику сильное впечатление.
— Я утверждаю,— продолжал А. Р. Батлер,— что допуск в страну таких личностей, как Дюваль, при описанных обстоятельствах, неизбежно откроет ворота Канады для потока иммигрантов. Это будут не те иммигранты, с которыми мы привыкли иметь дело. Это будут иммигранты, не помнящие места своего рождения, не имеющие проездных документов и обладающие нечленораздельной речью.
Алан вскочил на ноги.
— Милорд, я протестую против замечания моего уважаемого оппонента. Вопрос о том, как изъясняется тот или иной человек...
Взмахом руки судья усадил его.
— Господин Батлер,— сказал он мягким голосом, — вряд ли вы сами или я можем помнить, где мы родились.
— Я хотел этим сказать, милорд...
— А кроме того,— твердо прервал его судья,— я полагаю, многие из местных семейств, ныне высокоуважаемые граждане, ведут свое происхождение от тех, кто сошел на берег Канады, не имея проездных документов. Я могу указать на некоторых из них.
— С позволения вашей милости...
— А что касается нечленораздельной речи, то я сам страдаю от косноязычия, когда бываю в провинции Квебек.— Судья спокойно кивнул: — Можете продолжать, господин Батлер.
На миг лицо старого адвоката покрылось краской, но, справившись с собой, он продолжил:
— Я хотел сказать лишь то... и, несомненно, выразился не вполне удачно, на что мне было указано вашей милостью, что канадский народ имеет право на защиту от засилья иммигрантов согласно уложениям Закона об иммиграции. — Со стороны казалось, что его слова звучат веско и убедительно, но, как знал Алан, теперь наступила очередь Батлера хвататься за соломинку.
Некоторое время после начала слушания Алан не мог отделаться от дурных предчувствий, он опасался, что при всех своих стараниях может проиграть процесс, и даже на этом последнем этапе Анри Дюваль будет приговорен к возвращению на «Вастервик», который отплывает в море нынче вечером. А сенатор Деверо сочтет, что его уговоры подействовали на Алана... Но теперь к нему вернулась уверенность в успехе.