На закат от Мангазеи [СИ]

Они проехали под нависающими над головой бревнами воротного проема и оказались на широком внутреннем дворе. Посередине торчал высокий столб с грубо намалеванными рожами языческих демонов. Вокруг столба были вкопаны десяток шестов с уже давно пожелтевшими человеческими черепами. Кокарев машинально перекрестился. Двери выходящих во двор изб были выбиты и оттуда доносился топот сапог и грохот падающей утвари. Казаки искали трофеи.

К воеводе подбежал десятник Конопатый.

— Шестеро всего было, — тихо доложил он. — Одного у ворот вместе с теми тремя гостями уложили. Четверых пришлось прибить. Один остался. Вон он.

Десятник указал на дальний конец двора, где рядом с кузней был установлен длинный дубовый стол с лавками. На столе лежали недоеденные куски оленины и стояла огромная деревянная бадья. Явственно воняло скисшей брагой.

За столом, пошатываясь, сидел здоровенный малый с обветренным лицом. Длинные волосы и борода грязными патлами свисали на холщовую рубаху. Поперек левой щеки тянулся багровый сабельный шрам. Одного уха у него не было, а ноздри были вырваны до кости.

— А, казачки залетные… — молвил он заплетающимся языком. — Псы государевы… Пойло привезли? Последнее допиваем, — он ткнул заскорузлым пальцем в бадью на столе. — Тать без пойла, что конь без стойла. Грузите в подвалы, да сюда подлейте.

— Кто такой? — ледяным тоном осведомился воевода.

Детина попытался сосредоточить покрасневшие глазки, но у него это не получилось.

— Всю заваруху проспал, — тихо сообщил сзади Конопатый. — Только сейчас проснулся.

Воевода шагнул к пропойце и приподнял его бороду острием сабли.

— Я — воевода Мангазейского города Григорий Кокарев. А твоя воровская дыра — захвачена. Хочешь жить — отвечай на вопросы.

Разбой нахмурился, пытаясь осознать услышанное. Потом неуклюже повернулся, видимо, в поисках оружия. Развел руками.

— Служивые… Нашли-таки. Разыскали старого бродягу. Сколько лет от вас бегал. Хотел в этой глухомани тихо сдохнуть. Не судьба.

Он не глядя пошарил рукой по столу, наткнулся на бадью с брагой, потащил ее к себе. Кокарев одним ударом вышиб бадью со стола. Та опрокинулась, ударилась о бревна. Вонь стала сильнее.

— На том свете выпьешь.

Разбой растянул губы в ухмылке.

— И то правда, воевода. Зажился атаман Антип Кудряшка. И кудряшек-то никаких не осталось. Хорошо пожил. По Волге хаживал. На Камне горные заводы громил. И даже здесь жирных купчин за подбрюшье ухватить получилось. В золоте купался. Вас, свиней дворовых, резал. Челядь царскую. Девок ваших портил, а потом татарве продавал. Пора на покой. Не трать время. Руби буйную голову.

Атаман картинно уронил голову на грудь, тряся сальными волосьями.

Воевода сплюнул.

— Связать эту шваль. Протрезвеет, еще поговорим.

Глянул на казаков.

— Нашли чего интересное?

Казаки забубнили.

— Много чего нашли, воевода.

— Все избы добром ворованным забиты.

— А ежели по делу, так внимательнее смотреть надо.

— Они это были, — громко сказала Иринья, выходя из ближайшей избы. В руках у нее была маленькая шкатулка, инкрустированная зелеными каменьями. — Моя вещица, бусы в ней хранила. Подвески. Ничего не осталось.

При виде девки атаман вдруг позеленел, заорал как блаженный, распихал казаков, пытавшихся его связать, рухнул задом на землю и отполз, забился в угол, не сводя с нее протрезвевших глаз.

— Нет! Нет! Уберите ее от меня! Уберите!

Иринья смотрела на него спокойно, не отрываясь.

— Ты его знаешь? — спросил ее воевода.

— Первый раз вижу, — ответила она. — Зато он меня, видно, хорошо знает.

— Она же мертва, — бормотал разбой. — Она давно мертва. Ее прикончили. Я сам это видел.

Макарин шагнул к нему:

— Что ты видел?

— Белбог, тебя призываю, — продолжал причитать атаман, раскачиваясь. — Нум всевластный! Святые угодники!

— Что ты видел, вор?! — заорал воевода.

Разбой осекся, его глазки бегали в панике от одного к другому, стараясь не смотреть на Иринью.

— Н-ничего. Показалось наверно тогда. Ничего не видел. Браги дайте.

— Никакой браги, смерд, пока говорить не начнешь.

Разбой забился глубже в угол, втянул голову в плечи. Его била крупная дрожь.

— Ясно, — воевода огляделся. — Казачки! Надо б ворота починить. А то неровен час нагрянет кто. — Несколько казаков бросились исполнять повеление. — Кстати, почему девку развязали?

— Я разрешил, — сказал Макарин.

— Добренький, — скривился Кокарев. — Смотри, как бы она тебе нож в спину не всадила. А то ведь может. Ей же все нипочем, она и так уже дохлая, если этому вору верить.

— Пойду я по избам, — вежливо сказала Иринья. — Может еще чего найду.

— Я за ней прослежу, — сказал Шубин и двинулся следом.

Кокарев хмыкнул, поглядев им вслед.

— Покойнички вы все, служивые, — проскрипел разбой. Глазки у него теперь горели не страхом, а злорадной ненавистью. — Это чудище в бабьем обличье вас всех скоро обглодает и не подавится. Мы из-за нее десятерых в том бою потеряли. Она при жизни не человеком была, а уж сейчас, когда из могилы выползла…

— Обмельчал тать полуночный, — насмешливо сказал воевода. — Бабы испугался, аж в штаны наложил.

— Смейся, холоп царский, смейся. Посмотрел бы я на тебя той ночью.