На закате империи. Книга воспоминаний

Супруга милейшего Владимира Александровича, довольно интересная дама, хорошо сложенная, не глупая, слегка косящая, что не отнимало у нее известного шарма, Сусанна Петровна немного флиртовала, но делала это вполне прилично; по-видимому, оба были довольны друг другом. Она получала цветы от земского начальника, грузина Мачутадзе, красивого, наглого брюнета; бывала в кафешантане у Шумана с губернатором Любимовым, где ела устрицы; часто прогуливалась по Георгиевскому проспекту с директором польского банка. Этот длинноносый поляк помогал Сусанне Петровне подрабатывать на бирже и был наиболее усердным ее поклонником.

Встречая мадам Чагину на улице, в офицерском собрании или у ее приятельницы княгини Щербатовой, можно было заранее сказать, что она заговорит о Ялте:

– Ах, я скоро еду в Ялту. На бархатный сезон я непременно буду в Ялте проходить виноградное лечение.

И ездила, действительно, почти каждый год.

* * *

Княгиня Щербатова появилась в Вильно в конце 1908 года. Старый князь, широкий русский барин, вдовец, бездетный, командовал корпусом в Гродно. Выйдя в отставку, он прожил недолго, но перед смертью успел жениться на своей экономке, оставив ей деньги, богатую обстановку и громадное имение в Пинском уезде, с болотами и лесами.

Вновь испеченная княгиня быстро сообразила, что литовская столица более интересна, чем провинциальный незначительный Гродно, переехала в Вильно, сняла большую квартиру и повела очень светский образ жизни. Это была неглупая женщина, полька, большая, полновесная, с пышной грудью и поверхностным образованием.

Все эти подробности, однако, были вскоре забыты благодаря ее гостеприимству, хорошему повару и старым винам из погребов покойного князя.

Большие обеды на 10–12 персон чередовались с малыми интимными приемами – «парти-карре», где бывали только свои и непременно Чагина с одним из своих поклонников. Дамы общества, за исключением Сусанны Петровны, княгиню игнорировали, считая кухаркой и парвеню. Мужчины не обращали на такие тонкости внимания и с удовольствием у нее ели, пили и веселились.

Виленский губернатор и сам командир корпуса, будучи почетными гостями на парадных обедах, не скупились на комплименты и не стеснялись рассказывать веселенькие анекдоты.

Людмила Ивановна, губернаторша, уже будучи в Париже, в эмиграции, вспоминала, смеясь, что ее муж, собираясь на «малый прием», неизменно говорил: «Ну, я иду к моим девочкам».

* * *

Виленский губернатор Дмитрий Николаевич Любимов сделал блестящую карьеру. Получив звание сенатора, в большую войну он уже занимал пост помощника варшавского генерал-губернатора.

Это была колоритная фигура на фоне виленского общества. Неизменно веселый, жизнерадостный, он пользовался общими симпатиями не только среди своих соотечественников, но в польских и еврейских кругах. Жена его Людмила Ивановна была ему отличной парой и, занимаясь благотворительными делами, донесла свою деятельность до берегов Сены, помогая обнищавшим эмигрантам в Париже дешевыми обедами и почти даровым ночлегом.

Их ежегодные балы в губернаторском доме в Вильно были одним из самых блестящих событий сезона. В праздники визитеры толпились в салоне Людмилы Ивановны, и он весь утопал в цветах. Держала она себя довольно просто, болтала без умолку, но ни на минуту не забывала, что она губернаторша.

Дмитрий Николаевич не стеснялся ухаживать за дамами, развлекал Чагину, отдыхал в обществе актрисы Саранчевой.

Саранчева, красивая, молодая, покорившая сердце первого чиновника губернии, входила в труппу приезжавшего на зимние сезоны театра. Она прекрасно играла драматические роли, театр был всегда переполнен, ей подносили цветы и подарки, за кулисами возле ее гримерной торчали поклонники. Дмитрий Николаевич не пропускал ни одного представления.

Возвращаясь как-то с приятелем ночью зимой из дворянского клуба, мы увидели, что рядом с Острой Брамой пылает пожар. Горела гостиница. Бросились туда. На улицу высыпали полураздетые жильцы, пожарные пустили в ход шланги; вскоре приехал сам губернатор и деятельно принялся руководить операцией.

Вдруг на балконе второго этажа показалась, в нижней юбке, с распущенными волосами, обезумевшая от страха, Саранчева. Дмитрий Николаевич, увидев свою пассию, растерялся, заволновался, забегал взад и вперед и, простирая к небу руки, с мольбой повторял:

– Моя несравненная, дорогая Анна Сергеевна!

Затем кинулся к пожарным:

– Лестницу, тащите лестницу!

И снова к Саранчевой:

– Дорогая моя, спускайтесь по лестнице, не бойтесь, спускайтесь…

Но та, заломив руки, продолжала кричать.

Наконец дюжий пожарный лезет наверх, хватает примадонну и тянет к себе; она упирается, боится. В конце концов ее спасают. Обрадованный губернатор целует ей руки, успокаивает и везет в другую гостиницу.

Действительный тайный советник, сенатор Любимов закончил свое земное существование в Париже перед приходом немцев, и закончил его в тяжелых страданиях.