На закате империи. Книга воспоминаний

Возвращаясь с Чаталджи, я проезжал через Филиппоноль, который болгары почему-то окрестили в малозвучный Пловдив. Здесь стоял болгарский санитарный поезд, и в нем находилась в качестве главной сестры жена Фердинанда, царица Евдокия.

Некрасивая, но очень простая и милая женщина, она без всякого этикета приняла меня в своем салон-вагоне. Она была чрезвычайно мила и, не знаю почему, одарила меня массой фотографий, среди которых фигурировали открытки: ее в форме сестры милосердия и ее детей, Бориса, будущего царя, и его брата Кирилла.

В Софии наш посланник Нехлюдов кормил нас, корреспондентов, завтраком, затем принимал у себя болгарский митрополит.

Вскоре наступило перемирие, и был заключен мирный договор.

Болгария получила вместе с Адрианополем не только всю Фракию, но и часть греческой территории, где разводились и поныне разводятся для папирос лучшие сорта табака.

Сербии досталась почти вся Македония.

Мой отпуск кончался, и я вернулся в Россию к месту службы в Люблин.

Прием у государя

Не прошло и месяца после моего возвращения с Балканской войны, как совершенно неожиданно в штабе была получена депеша на мое имя, приведшая не только меня, но все мое высокое начальство в приятное смущение.

«Его императорское величество государь император всемилостивейше желает принять вас и выслушать ваш доклад о военных действиях на Балканах. Благоволите прибыть в Царское Село в такой-то день и час. Нарышкин».

Кому я был обязан такой высокой честью? Кто мог сообщить государю о существовании скромного полковника Генерального штаба, проходившего службу в провинции, вдали от Петербурга?

Проезжая через Вильно и посетив Ренненкампфа, я понял, что это ему и князю Белосельскому-Белозерскому я обязан аудиенцией у императора.

В назначенный день, около одиннадцати часов утра, я прибыл на вокзал в Царское Село. Здесь уже стоял придворный экипаж с форейтором на козлах. Одновременно со мной приехал, тоже в полной парадной форме, Николай Иудович Иванов, командующий войсками Киевского военного округа. Тот самый Иванов, что в начале войны командовал Юго-Западным фронтом и вместе с Алексеевым бил австрийцев.

В приемной, кроме нас двоих и дежурного флигель-адъютанта Шебеко, никого не было. У дверей кабинета государя стоял важный сановник, с грудью, увешанной орденами. По неопытности я принял его за камергера, хотел уже отвесить поклон, но оказалось, что это был только камердинер. Он впускал и выпускал посетителей, называя фамилию, передаваемую ему дежурным флигель-адъютантом.

Около двенадцати часов дня из кабинета государя выходит Жилинский, Живой Труп, начальник Генерального штаба. Видит меня, окидывает удивленным взором и сухо спрашивает:

– Вы по какому случаю здесь?

Докладываю.

– Странно, – уже со злобой произносит Жилинский и, не подавая руки, уходит.

Жилинский никак не мог переварить, что я уехал на войну без его разрешения.

Перед тем как меня впустить в кабинет царя, Шебеко предупредил:

– Не задерживайте государя, мы скоро должны завтракать.

Камердинер распахнул двери. Я вошел.

Передо мной стоял государь.

Готовясь к приему, я, естественно, волновался и вдруг увидел перед собой простого, одетого в малиновую рубаху, подпоясанную кушаком с кистями[96], гвардейского полковника, с добрыми голубыми глазами и ласковой улыбкой. Во всей его фигуре было столько простоты, отсутствия всякой позы, что даже не верилось, что это и есть русский царь, император и самодержец Всероссийский, облеченный неограниченной властью.

Насколько внешность Александра III приводила подданных в священный трепет, настолько его августейший сын был лишен всякого царственного величия. Я назвал себя, как полагалось. Царь подал мне руку и, продолжая стоять, произнес:

– Читал ваши статьи в «Новом времени». Расскажите теперь, что видели.

В течение получаса я говорил. Царь изредка прерывал меня вопросами и остался очень доволен, когда я упомянул, как высоко болгарский народ оценил помощь оружием, снаряжением и санитарными поездами, посланными в Болгарию Россией по воле его величества.

Окончив доклад, я вынул из кармана сделанные на войне фотографии и предложил их государю. Вместе с ними находились и открытки, подаренные мне царицей Евдокией в ее санитарном поезде.

Царь взял фотографии и вернул мне открытки:

– Ну, это не надо, они у меня есть. Оставьте себе.

Аудиенция закончилась. Император милостиво протянул на прощание руку, я вышел.

Флигель-адъютант, посмотрев на часы, торопливо провел меня в гофмаршальскую часть, где в столовой уже был сервировал завтрак. За соседним столом сидел уже Николай Иудович Иванов. В тот день в большой столовой нас было только двое. Каждому «царскому гостю» прислуживало два или три придворных лакея.

* * *

В редакции «Нового времени» прием их военного корреспондента в Царском Селе произвел настоящую сенсацию. Такого случая старожилы газеты не помнили.