На заработках

— Постой, Ариша, я разскажу, перебила ее Фекла. — До того смучились, бабоньки, что даже ужъ и сами всплакнули не разъ. Сняли ее съ парохода, а больница-то, оказывается, отъ пристани далеко. Идти она не можетъ, подъ руки вести тоже нельзя — сами видли, какая она, даже переступать ей не въ моготу, — а подводъ у пристани нтъ. Вдь въ сел это, а село, — не Питеръ, извощики на улиц не стоятъ. Что тутъ длать? Попробовали ее сначала подъ руки волочь — куда! — ноги что твои плети, Арина взяла за ноги, но разв такъ далеко пронесешь? И хоть бы намъ носилки-то рогожныя для нея съ собой взять, а то и того нтъ. Положили мы ее у пристани на улиц, сли сами около нея и плачемъ. А народъ сегодня праздничный, пьяный, собрался около насъ да такъ и гудитъ. Сидимъ, ревемъ…

— Зато для Бога поработали. Отъ Бога за это ой-ой какъ воздастся! заговорилъ выпившій мужикъ и заигралъ на гармоніи.

— Постой, Вавило, постой. Дай послушать. Чего ты чудишь-то зря! остановили его. — Ну, такъ какъ же, землячки, вы съ ней?

— Пришлось подводу искать, отвчала вмсто Феклы Арина. — Проревлись мы и говоримъ: надо подводу искать. Оставила я съ Анфисушкой Феклу и пошла по дворамъ за подводой. Да вдь не везутъ… Вс гуляютъ… Наконецъ выискался одинъ мужичекъ за два двугривенныхъ…

— Два двугривенныхъ? Матушки! Да вдь это больше сажени дровъ надо напилить и расколоть! — воскликнула какая-то баба.

— Ничего не подлаешь, двушка… И плачешь да даешь, — продолжала Арина. — Пріхала я съ подводой, положили мы Анфисушку на телгу, повезли. Ни снца, ни соломки… Дорога трясучая… Голова у ней о телгу стучитъ… Сама она стонетъ…

— Воздастся… — пьянымъ голосомъ опять прохриплъ мужикъ.

— Брось, Вавило. Ну, чего ты! — снова остановили его.

Продолжала разсказъ ужъ Фекла, перебивъ Арину.

— Веземъ шагомъ, а она-то стонетъ! А мсто не близкое… Съ полъ-часа везли. Сердце такъ и надрывается. «Скоро-ли»? спрашиваемъ. «А вонъ домикъ стоитъ». Привезли — не принимаютъ, мстовъ нтъ. Ахъ, ты Господи! Опять завыли. А мужика-то съ подводой отпустили, потому думали, что сейчасъ вотъ и примутъ Анфисушку. Лежитъ это она у насъ около воротъ больницы, а сами мы сидимъ и плачемъ. Вышелъ какой-то баринъ изъ воротъ — мы ему въ ноги. «Нельзя, говоритъ мстовъ нтъ». Плачемъ. Какъ ее тащить? Куда? Изъ окошка на насъ смотрятъ. Вышла барыня. Мы ей опять въ ноги… «Такъ и такъ, говоримъ… Явите божескую милость»… Покачала она головой, пожалла, ушла. «Сейчасъ, говоритъ, я спрошу». Плачемъ… Выходятъ два барина и барыня — мы илъ опять въ ноги… Стали они промежъ себя разговаривать тихо, спросили паспортъ Анфисинъ посмотрли ее, разспросили откуда, гд работала, и мы ревемъ.

— Ну, и взяли наконецъ? спрашивали слушавшіе.

— Постой. Нтъ, и на этотъ разъ не взяли, ушли. А мы сидимъ и плачемъ, стала разсказывать Арина. — Сидимъ такъ съ часъ. Выходятъ опять и при нихъ ужъ еще барыня. «Куда-же вы, говоритъ, ее теперь днете?» А мы и говорить не можемъ. Плачемъ!.. Пошептались они и говорятъ: «ну, говорятъ, тащите ее на дворъ къ крыльцу, гд-нибудь положимъ». Мы имъ опять въ ноги.

— И какъ-же Анфисушка умаялась за дорогу, такъ просто жалость! воскликнула Фекла. — Даже языка лишилась. Мы ей: «ну, прощай, землячка… Дай Богъ теб счастливо»… А она хотла что-то сказать, а сама: «мя-мя»… Попрощались мы съ ней, сунули ей по гривеннику на булку и ушли.

— Армякато хватитъ-ли ейнаго, ежели продать? Поди, страсть что издержали? спрашивала Феклу демянская товарка Анфисы.

— Гд хватить! Рубль тридцать пять копекъ издержали, а за армякъ ейный никто и рубля не дастъ. Армякъ рваный.

Арина пошла съ своимъ шалашамъ въ сопровожденіи Аграфены.

— А теб, Аринушка, радость. Письмо теб изъ деревни пришло, сказала ей Аграфена. — Андрей ходилъ на почту деньги посылать въ деревню и получилъ.

— Ну?! радостно воскликнула Арина. — Что пишутъ? Вы читали? заговорила она быстро. — Не даромъ-же я, двушка, во сн собаку видла. — Собака — это всегда къ письму.

— Андрей читалъ, да трудно разобрать. Онъ сегодня былъ выпивши немного. Ходилъ на деревню на почту, такъ мужики затащили его въ кабакъ.

— То-то его не видать.

— Спитъ онъ. Отоспится, такъ, можетъ быть, и лучше разберетъ.

Андрея он дйствительно застали спящимъ. Онъ лежалъ подъ шалашомъ внизъ лицомъ и изъ подъ шалаша торчали его ноги въ новыхъ сапогахъ. Арина не утерпла и тотчасъ-же разбудила его.

— Давай скорй письмо, Андрюша, давай…

Андрей проснулся, вылзъ изъ-подъ шалаша и почесывался. Арина взяла у него письмо, попробовала разбирать писанное, но ничего не разобрала.

— Горе мое, двушка, что вотъ я по писанному читать не могу, сказала она Аграфен.

— Зажигайте костеръ, да кипятите воду для чаю! командовалъ имъ Андрей. — Будемъ пить чай, такъ за чаемъ прочту. — Смерть башка трещитъ. Авось, хоть чаемъ отопьюсь. Сманили меня мужики въ кабакъ — ну, и выпилъ, прибавилъ онъ, покрутилъ головой, звнулъ и опять повалился на землю внизъ лицомъ.

— Да прочти ты мн письмо-то! крикнула ему Арина.

— Прочту. Надъ нами не каплетъ. Ладьте чай, а я къ тому времени поотлежусь, пробормоталъ Андрей и сталъ потягиваться.

LXIV