На заре

— Следовало бы самому поехать к нему. А то этот Левицкий неопытный. Не с того начал! Прежде надо было изловить эту контру, а потом приниматься за яму.

Вошел Жебрак и, сразу же обратив внимание на вскрытый пакет, лежащий на столе у председателя, спросил:

— Что это у тебя?

— Только что получил из отдела, — ответил Корягин и, вынув бумагу из конверта, подал секретарю. — Читай.

Жебрак развернул ее перед лампой, прочел:

ПРИКАЗ

Революционного военного совета IX Красной армии и Кубано-Черноморского революционного комитета

27 июля 1920 года

№ 19, гор. Екатеринодар

Ввиду того, что за последнее время на Кубани заметно начали активизироваться контрреволюционные силы, Революционный военный совет IX Красной армии, Кубано-Черноморский революционный комитет и областной военный комиссар постановили произвести до 10 августа сего года на территории Кубанской области регистрацию бывших офицеров, военных чиновников и вольноопределяющихся, служивших в белой армии или проживавших на территории Кубанской области до прихода Красной Армии.

Начальникам и комиссарам всех частей IX Красной армии, революционным комитетам и военным комиссарам приказываем всех задержанных после 10 августа лиц без регистрационных карточек от особого отдела или отделения немедленно расстреливать на месте без суда и следствия.

Распространение настоящего приказа в частях армии и станицах Кубанской области возлагается на политический отдел IX Красной армии, политические отделы дивизий, особый отдел и отделения революционного комитета и военные комиссариаты.

Командующий IX Красной армией Левандовский.

Пред. Кубано-Черноморского рев. ком. Ян Полуян[284].

Уполномоченный Кавфронта Атарбеков.

Корягин, не вынимая рук из карманов, поднял глаза на Жебрака, торжествующе сказал:

— Так бы давно поступали с контрой, и у нас была бы тишина. А то не трожь, не рукоприкладствуй…

— Постой, Петро, — прервал его Жебрак. — В приказе говорится только о бывших офицерах и тех лицах, которые служили в белой армии.

— Все едино: и то контра, и то контра! — махнул рукой Корягин. — И нечего с ними цацкаться.

— Завтра же надо размножить этот приказ на машинке и расклеить в станице, — сказал Жебрак.

Корягин спрятал пакет в стол, замкнул ящик и направился к выходу.

IV

Игуменья, измученная бессонницей, встала с постели довольно рано. В саду села на скамейке. Грустные глаза бессмысленно глядели на свинцовые тучи, медленно плывшие по небу. Вдали простиралась черная гладь пруда, в середине которого находился небольшой остров заросший осокой, старыми дубами и косматыми вербами. По озеру, покрытому красновато-изумрудными коврами, сплетенными из водяных лилий с разлапистыми листьями, белыми и желтыми цветами, величаво плавали гуси и лебеди, отражаясь в воде, как в зеркале.

Болото, прилегавшее к монастырю, также было покрыто разнотравьем, цветами. Легкий ветерок шумел в зеленых кудрях фруктового сада. Откинувшись на спинку скамейки, игуменья задумалась. Над ней пролетел ворон, сел на макушку черного тополя и сряду прокаркал несколько раз. Игуменья очнулась, встала и медленно направилась к себе в келью.

Из окна увидела мать Иоанну, окликнула ее. Монахиня явилась с низким поклоном, скрестив на груди руки.

— Пойдите, матушка, в подвал к Набабову и Матяшу, — попросила игуменья, — пусть они поднимутся в приемную.

Мать Иоанна отвесила поклон, удалилась.

Через некоторое время полковник и хорунжий сидели уже в башне. Игуменья прошла к ним тайным ходом, опустилась в кресло, спросила:

— Как чувствуете себя в новом убежище, господа?

— Темнота одолевает, матушка, — пожаловался Набабов. — Андрею Филимоновичу ничего. Он, как кот, видит и в потемках, а вот я…

— Зато там безопасно, — сказала игуменья. — Об этом тайнике знают у нас только я, мать благочинная и мать казначея.