На заре

Гусочка сидел на крыльце в вольтеровском кресле за небольшим столиком, пил с женой чай и, поглядывая через плетень во двор соседки, осторожно прислушивался к беседе. На землисто-сером лице грелась у него ехидная улыбка, а зеленоватые глаза, глубоко сидящие в провалинах[281], бегали, как у затравленного хорька, останавливаясь то на Василисе, которая, ничем не интересуясь, важно сёрбала[282] чай с блюдечка, то на женщинах, беседовавших под хатой Белозеровой. Услышав слово «царь», Гусочка вдруг хищно ощерился и, с досадой пощипывая рыжую бороденку, пробурчал себе пол нос:

— Ач, как царя честят, супостаты! Когда был царек так был и сахарёк, а теперички — ни царька, ни сахарька! Добре хоть медок выручает.

Василиса неодобрительно взглянула на него, налила из самовара в стакан кипятку. Гусочка спросил:

— Ты чего ето бровя на меня хмуришь?

— Обуздывай язык, тихо-мирно поживешь, — посоветовала Василиса. — А то он у тебя, как помело: что знает, все скажет, и чего не знает, и то скажет.

— Ето ты уж не бреши! — возразил Гусочка.

На перелазе[283] показался Яков Калита. Проходя мимо крыльца, на котором восседал сосед со своей половиной, поздоровался с ними, пересек двор и, склонясь на плетень, стал слушать Батракову.

— Мы должны выявлять белых, — говорила она, — всех врагов Советской власти.

Она сложила газету, и беседа приняла более оживленный характер.

* * *

К Виктору Левицкому, заступившему на дежурство в ревкоме, по ступенькам парадного поднялась Клава Белозерова, спросила:

— Петр Владиславович у себя?

— Да, — ответил Виктор.

Клава прислушалась у двери, вошла в кабинет.

— Петр Владиславович, — заспешила девушка, — у Гусочки хлеб схоронен в яме. Только что женщины сообщили моей матери.

— Хорошо, — сказал Корягин. — Сейчас к нему придут.

Через полчаса Виктор с чоновцами явился к Гусочке. Из дома выглянула Василиса.

— Где ваш хозяин? — обратился к ней Виктор.

— Куда-то ушел, — ответила Василиса.

— Почему хлеб не молотите и не рассчитываетесь с государством? — спросил Виктор, подходя к крыльцу.

— А я почем знаю! — сердито бросила Василиса. — С него и требуйте.

— Постой трошки, Васька, — сказала Фекла Белозерова. — Не горячись. Я давно говорила вам, чтобы вывезли хлеб на ссыпку. Теперь мы ждать не будем! Сегодня притянем к вам молотилку и начнем молотьбу.

Василиса пожала плечами.

— Дело ваше. Я тут пришей-пристегни.

Чоновцы, сопровождаемые хриплым лаем Дурноляпа, рассыпались по двору, и небольшая яма с хлебом нового умолота была найдена.

— А это что? — спросил Виктор.

— Не знаю, — с удивлением развела Василиса руками. — Когда же он успел?

— Вытаскивайте мешки, ребята! — распорядился Виктор.

Чоновцы дружно принялись за дело.

* * *

На реке вздымался седой утренний туман, растрепанными космами пластался в садах станицы. Соня оставила мать у забора и, кутаясь в синий полушалок с барашковой каймою, поднялась к Виктору, сидевшему в коридоре за столиком.

— Ты в город? — торопливо спросил тот, вставая и поправляя рубашку под казачьим поясом.

— Да, собираюсь, — ответила Соня.

— Хорошо сделала, что ушла из монастыря. Помнишь, я тебя встречал в лесу?

— Помню, — улыбнулась Соня. — Я тогда думала, что ты какой-нибудь разбойник. Из тех, что были в монастыре.

Виктор громко рассмеялся.

— А ты знаешь, что я о тебе подумал в то время?

— Нет.

— Я подумал, что тебе не место в монастыре. Ты такая хорошенькая.

Соня взяла чемоданчик и направилась по коридору. Ее догнал отец, и они зашли к председателю.

К крыльцу подъехала линейка. С нее соскочили Гаврила Мечев и Аминет. К ним подбежали девушки и юноши. У Вьюна курчавые волосы еще сильнее почернели, лицо выровнялось, покрылось густым загаром. Широко улыбаясь, он стиснул их руки, спросил:

— Едешь, Аня?

— Да, — весело подмигнула Аминет.

— Бросает нас, — улыбаясь, протянул Гаврила.

Клава крепко обняла Аминет, расцеловала.

На порожках появились председатель ревкома и секретарь комячейки. Позади — Калита с дочерью, спустились вниз. Денисовна поклонилась Корягину и Жебраку со слезами посмотрела на дочь.

Шофер, прибывший из отдела, вывел автомобиль из-под навеса.

— Ну, как? — обратился к нему Корягин.

— Хорошая машина. Товарищ Жолобов еще не имел такой. Будет вам благодарен за подарок.

— Пущай пользуется, — сказал Корягин и, сунув трубку в рот, закурил.

Соня и Аминет простились с провожавшими, уселись в машине. Денисовна всплакнула. Шофер включил мотор, выехал со двора.

* * *

Сгущалась синева ночи. В ревкоме и квартальных комитетах было людно. Блестели огоньки папирос, пахло табачным дымом. Шум и громкие разговоры не умолкали. В станице шла напряженная работа по продразверстке.

По поручению Корягина Фекла Белозерова со своим активом продолжала наблюдать за двором соседа. Но Гусочка, видимо зная уже, что произошло у него дома, и боясь ареста, не возвращался. Тогда Корягин отдал распоряжение председателям квартальных комитетов во что бы то ни стало разыскать его и привести в ревком. Но поиски не дали никаких результатов. Гусочка точно в воду канул. Корягин сунул руки в карманы галифе и, резко зашагав по кабинету, с досадой проговорил: