На заре

— Работать надо! — бросил Ропот, поднимая глаза кверху. — Или на божий харч[56] переходить!

— Нам можно идти? — поклонилась пухлощекая монахиня.

— Идите! — махнул рукой Корягин.

Монахини гуськом выскользнули из кабинета.

— Пойди, Василий, распорядись там, — сказал Корягин Норкину. — Хлеб сдай кладовщику и проследи, чтобы ни одного мешка не вывезли из станицы… эти сестры.

Норкин ушел.

— Сегодня вечером, Прокофьевич, надо устроить облаву в станице и монастыре. Проверить всех подозрительных лиц, чем они занимаются. Пойдут все три отделения ЧОНа.

X

Было уже около десяти часов вечера. Игуменья нервно расхаживала по келье, накуренной душистой монашенкой, и все еще не могла прийти в себя после того, как узнала о происшествии в станице. Для успокоения сердца приняла капли, но и они не помогали.

Свечи в жирандоли[57] догорали. Сев в кресло, игуменья начала листать старый журнал «Паломник»[58], однако мрачные мысли не покидали ее. Она захлопнула журнал, шагнула к высокому зеркалу, взглянула на свое отражение.

В саду хрустнула ветка, и кто-то прошмыгнул мимо открытого окна. Игуменья вздрогнула и вскоре увидела в дверях мать Сергию, которая ездила со специальным заданием в Спасо-Преображенский монастырь.

— Уже вернулась? — удивилась игуменья.

Монахиня низко поклонилась, протянула ей письмо:

— Это от генерала, матушка. Об остальном доложу после. Устала я с дороги. — Она снова отвесила поклон и вышла.

Игуменья вскрыла конверт, вынула из него записку, прочла:

Дорогая Вера Аркадьевна, в скором времени побываю у Вас в монастыре.

1/VI 1920 г. Ваш А. Хвостиков.

Игуменья поднесла записку к свече. Бумага вспыхнула, легким пеплом посыпалась на пол. Игуменья еще сильнее разволновалась. Несколько раз опускалась в кресло, поднимала молящие глаза на икону…

Тишину нарушило монотонное тиканье стенных часов. Луна висела над куполами молчаливой церкви, бросала холодные лучи сквозь листву деревьев на окна, изрябив бликами паркет в келье.

А тем временем к монастырской ограде верхом на лошадях бесшумно подъехали чоновцы. Окружили корпус монашеских келий.

Корягин и Градов поднялись на крыльцо, постучали в дверь. Никто не отозвался.

— Кто там? — перегибаясь через решетчатую загородку открытого высокого окна колокольни, спросил Мирон, ночной монастырский сторож.

— Сойди вниз, — отозвался Корягин.

Услышав разговор, игуменья открыла дверь и впустила незваных гостей в коридор, освещенный сальными свечами.

— Мы должны проверить ваших людей, — объявил Корягин.

— По какому случаю? — спросила игуменья, с трудом сохраняя внешнее спокойствие.

— Такая наша обязанность, — ответил Корягин.

— Что ж, проверяйте, — пожала плечами игуменья.

В сопровождении матери Сергии чоновцы заходили в каждую келью, внимательно присматривались к монахиням, которые пугливо глядели на них, кутали свои лица в черные платки.

В келье матери Иоанны Градов увидел несколько монахинь, одетых в широкополые мантии. Они стояли у стены, скрестив на груди руки. Тусклый свет лампады падал на их застывшие лица, полуприкрытые куколями[59]. В полумраке все они походили друг на друга.

Градов мельком взглянул на них, вышел из кельи.

Окончив проверку келий, Корягин с бойцами направился по длинному, узкому коридору монашеского корпуса. Игуменья проводила его на крыльцо, сказала:

— Спасибо, Петр Владиславович, что вы и нас не позабыли. Сейчас опасное время: того и гляди разбойники нагрянут. Говорят же, что недавно в Спасо-Преображенском Сентийском монастыре[60] злодеи потребовали от матушки Раисы тысячу рублей золотом. Несколько недель сентийские карачаи охраняли обитель. Злодеи явились, но только выпустили ночью воду из хранилища у верхнего храма, а грабить не решились. — Помолчав, она добавила: — Ходят слухи, что и у нас в Царицынской даче какой-то подозрительный отряд организовался. Того и гляди явится.

Корягин искоса взглянул на нее и, ничего не сказав сошел с чоновцами со ступенек вниз. Сев на коней, отряд поскакал в станицу.

Игуменья поспешила в келью матери Иоанны. Там ее уже ждали монахини.

— Где они? — спросила мать Сергия.

— Упаси, господи, вернутся еще! — крестилась мать Иоанна.

Монахини опустились на колени и, кладя на себя широкие кресты, отвешивали поклон за поклоном.

Лишь одна монахиня стояла без движения. Мать Иоанна прикрыла дверь кельи и успокоительно сказала:

— Не волнуйтесь, Кирилл Семенович. Они, пожалуй, теперь не вернутся.

Набабов шевельнулся, дрожащими руками начал снимать с себя мантию.

— Бла… благодарю вас, мать Иоанна, за находчивость, — проговорил он, заикаясь. — Если б не вы, то, пожалуй…

Игуменья послала мать Сергию к Мирону с повелением, чтобы тот всю ночь хорошо сторожил двор, ходил вдоль ограды и в случае чего немедленно дал сигнал. Мать Сергия низко поклонилась и вышла.

* * *