На заре земли русской

По земле стелился седой предзакатный туман, горизонт темнел, солнце садилось и окрашивало облака в бордовый оттенок. Из стана кочевников доносилось ржание лошадей, в воздухе терпко пахло гарью – палили костры. Густой лес хорошо скрывал русскую дружину, позиция была удобной, но Полоцкий всё не подавал знака для начала действий. Киевский сотник, Афанасий Стрелок, подвёл коня к нему и тихо спросил:

– Почему стоим, князь?

Всеслав надвинул шлем ниже, верхняя часть его лица была скрыта, и Афанасий не видел его выражения.

– Мы не готовы, – бросил Полоцкий. – Не время для риска да удали, торопиться некуда.

Стрелок смолчал, но остался подле князя. Ему не раз приходилось бывать в сражениях, он был нетерпелив и не любил долгого ожидания. Афанасию казалось, что дальний бой вести всегда легче, нежели ближний: враг тебя не видит, твоих сил не знает, оттого тебя боится. Но у этой медали была и обратная сторона: твои воины тоже не видят врага и не могут быть полностью уверены в своём превосходстве или в победе. Вероятно, об этом знал и Всеслав, поэтому предпочитал не начинать издалека.

Тем временем стало совсем темно, и хорониться за деревьями стало почти что бессмысленно: не видно было даже своих воинов, не говоря уже о врагах. Вокруг стана кочевников стояли, очевидно, караульные. Солнце освещало их сзади, оттого фигуры были черны и плохо различимы.

– Наше дело свято, Господь поможет, – наконец прошептал Всеслав, обратившись к киевскому сотнику, – стреляй!

Афанасий медленно, точно во сне, поднял лук, наложил на него тонкую стрелу, зажал пальцами у оперения. Вскинув лук к плечу, натянул тетиву, прищурился и отпустил стрелу. Раздался короткий щелчок, свист, и стрела исчезла. Афанасий опустил оружие и перекрестился. Меткостью он обладал завидной, за что и получил прозванье – пущенная им стрела попала точно в цель, уложив одного из караульных. Его короткий вскрик послужил сигналом, и стан ожил, будто растревоженный муравейник. Нежданно поднятые, степняки начали атаку, перекрикиваясь меж собой на своём непонятном, торопливом наречии. Их было немало, отряд за отрядом появлялись из-за холма, рассыпались по широкой местности. Когда первые десятки начали приближаться к лесу, где укрывалась русская дружина, Радомир, стоявший по правую сторону от Всеслава, надел шлем и тронул князя за плечо:

– Пора!

Вместо ответа Всеслав поднял руку и резко опустил. Земля задрожала под копытами лошадей, загудела под тяжестью сотен вооружённых конных. Вклинились войска половецкие в русские полки, загремело, зазвенело оружие. Отряды под командованием Богдана и Андрея ожидали второй волны, более мощной и многочисленной – кочевники никогда не бросали все силы на первый удар, потому стоило ждать следующей атаки.

Руки отвыкли от тяжести оружия, отвыкли сжимать рукоятку меча, и надо было не только удерживать его, но и управлять лошадью. Обернув поводья вкруг левого запястья, Всеслав оставил правую руку свободной для оружия. Благодаря длине меча ему удавалось не подпускать противника близко, но вдруг шлем, задетый вражеской стрелой, слетел, и сталь чужого клинка полоснула по лицу. Половцы избрали весьма хитрую тактику – начали пускать стрелы по ногам лошадей, чтобы те падали, сбрасывали всадников, и плотно сомкнутый строй русских воинов из-за сего рушился. Где-то сзади послышался короткий свист отпущенной тетивы. Всеслав резко натянул вожжи, конь рванулся куда-то вбок и рухнул, как подкошенный, на землю, сражённый половецкой стрелой.