На заре земли русской

Когда Богдан оказался рядом, страх Димитрия совершенно растаял. Плечом к плечу они стояли в строю, пусть нарушившемся, но тем не менее плотном. В глазах немного рябило от большого количества людей вокруг и стремительности происходящего. То слева, то справа, кто-то падал, вставал, делая над собой усилие, или оставался лежать на земле. Стоны, ругательства, свист стрел и звон стали, – всё смешалось в один шум, от которого стучало в висках. Кто-то – непонятно, свой ли, чужой, – едва не сбил Димитрия с ног и тут же упал подле него сам. Юноша тут же велел себе самому сосредоточиться, и поэтому, когда Богдан, оступившись, растянулся на земле, он не обратил на это внимания. Поднявшись и сделав несколько шагов, Богдан снова упал, на сей раз как-то неуклюже выбросив правую руку с мечом в сторону. Моментально забыв о том, что вокруг, куда ни оборотись, – смерть, Димитрий подхватил его под руки, попытался вывести из самого центра сечи, но ноги не слушались Богдана, он не мог даже стоять. Выбравшись наконец из бушующей толпы, где каждая секунда могла оказаться последней, Димитрий позволил себе передышку. Осторожно уложив Богдана на траву, он опустился на колени рядом с ним и быстро осмотрел. Доспехи под левым плечом были пробиты – виднелся неровный след от кривой половецкой сабли. Разорвав одежду и кожу, лезвие прошло между рёбрами и, вероятно, задело что-то ещё, потому что с каждым прикосновением на ладонях Димитрия оставалось всё больше тёмной, липкой крови. Неумело оторвав полоску от подола рубахи, он чуть приподнял раненого за плечи, обхватив одной рукой чуть пониже груди, а другой пытаясь закрепить повязку. Богдан очнулся, и тихий стон сорвался с его уст.

– Подожди, – прошептал Димитрий, обращаясь не совсем к нему, а скорее, в пустоту, и успокаивая больше себя, нежели товарища, – подожди, я сейчас… сейчас…

Пальцы, липкие от чужой крови, приставали к тонкому льну, и из-за этого повязка, уже испорченная, никак не держалась. Мимо правого уха просвистела стрела и тут же куда-то исчезла. Вспомнив об опасности, молодой человек поднял свой щит, брошенный неподалёку, и, воткнув его одним концом в землю, подтащил Богдана к импровизированному укрытию.

– Видит бог… судьба моя такова… остаться здесь, – с трудом вымолвил Богдан, и страшный кашель свёл судорогой его грудь. В уголке губ показалась кровь, тоненькой ленточкой сползла на подбородок. Димитрий провёл ладонью по щеке друга, стирая кровавый след. Отдышавшись, Богдан снова заговорил.

– Спасибо тебе… обещался помнить меня и вот, не забыл… сохрани мой крест православный… оставь его… – с этими словами он трясущейся рукой расстегнул пуговку на вороте и, нащупав что-то, резко дёрнул, насколько хватило сил. В ладони остался небольшой золотой крестик и иконка с ликом Божьей матери. Богдан вложил это в руку Димитрия и откинулся назад. Где или кому нужно было оставить этот христианский оберег, он не договорил, вновь закашлявшись. Другая его рука сползла с раны и безвольно опустилась. В щит, крепко стоявший, врезалось сразу несколько стрел и врезался брошенный кем-то камень.

– Не судьба, значит… воротиться… прощай…

Последние слова дались уже с трудом, и Димитрий наклонился к самому лицу его, чтобы разобрать. Разгорячённое дыхание вылетало вместе со словами и надрывным кашлем, а потом вдруг резко замерло.

– Богдан!..

Димитрий аккуратно коснулся прохладной и влажной руки друга, отыскал маленькую голубую жилку, прижал к внутренней стороне запястья Богдана два пальца… Сердце не билось. Тёмные зелёные глаза без всякого выражения смотрели в бесконечно-светлое небо. Не в силах сдержаться, Димитрий заплакал, как ребёнок, задыхаясь от всхлипов и размазывая слёзы по лицу.

Поводья, обёрнутые вокруг руки, больно впились в запястье. Перерезав поводья лезвием меча, князь понял, что остался пешим. Спустя пару секунд он был уже окружён: справа и слева размахивали кривыми саблями легко вооружённые противники. Отступать было некуда, свои смешались с чужими. Удар чьего-то меча, и щиток на плече пробит. Всю руку до кончиков пальцев пронзила неожиданная острая боль, рукав наполнился горячим и липким.

Полки правой и левой руки уже соединились с основным, и это означало, что дело приняло непростой оборот. Действий засадного полка нельзя было понять, оставалось надеяться, что до него ещё не добрались. Спустя какое-то время Всеслав заметил, что часть его дружины медленно отступает обратно под прикрытие леса. Стольника своего он более не видел. Раненая рука ничем не помогала, только поддерживала меч снизу, но это не приносило особой пользы. Вдруг общий гул боя прорезал молодой, сильный голос:

– Не отступать! Стойте! Остановитесь!

Взметнулся вверх чей-то клинок, блеснул окровавленной сталью где-то совсем недалеко.