На затравку: моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось

Привожу таблицу для быстрой диагностической проверки. Подумайте, какие недостатки присущи вашим текстам? Возможно, их удастся устранить предложенными ниже способами.

Кен Кизи

Открытка из тура

Однажды – примерно в ту пору, когда начали появляться первые DVD, но пишущие машинки еще не отжили свой век, – мне позвонил отец.

Он решил загодя пригласить меня к себе на Рождество. На пассажирском поезде «Коаст старлайт лимитед» мне предстояло доехать из Юджина, штат Орегон, а там пересесть на «Эмпайр билдер» и катить на восток до самого Спокана. Поездка утомительная, но какой приятный сюрприз! Накануне Рождества папа встречал меня на вокзале. Цепи лязгали на шинах снегоуборщиков, ползавших по улицам города.

Мы с отцом не справили вместе ни единого праздника с тех пор, как я был бойскаутом-волчонком. Я подрос, поступил в универ на журналиста, получил степень бакалавра и принялся выплачивать кредит на образование. Профессию журналиста я выбрал, чтобы хоть как-то зарабатывать своей писаниной. Всем же известно, что литература – дело неприбыльное и вообще лотерея. Мы поехали в придорожную забегаловку: папа пил кофе, я ел говяжий шницель. Он положил на стол большой коричневый конверт. Приподнял клапан, вытащил толстую стопку тетрадных листов. Разложил их веером на столе. Страницы были исписаны шариковой ручкой и карандашом.

– Ты ведь хочешь, чтобы твой старик разбогател, да?

Не знаю, почему я удивился. Этот парень – мой отец – любил говорить, потрясая в воздухе прищепкой для хлебных пакетов: «Человек, который изобрел эту штуку, больше не проработал в своей жизни ни дня!»

Итак, он задумал издать свою книгу и продавать ее железнодорожникам, работающим и пенсионерам. Судя по профсоюзным спискам, на железных дорогах трудилась тьма народу – а значит, решил он, дельце может выгореть. Линованные страницы были исписаны байками, которые подкидывали ему сослуживцы (он даже пообещал им небольшой процент с продаж). Чтобы озолотить родного отца, мне всего-то и нужно было, что отредактировать собранный им материал. Может, где-то приврать для пущего эффекта, добавить красок и экшена – словом, состряпать залихватский и крепкий сборник. «Консервный ряд», только про товарные поезда. А я, типа, Стейнбек.

Вообще-то я вырос на железнодорожных байках. Всю жизнь отец таскал их домой и рассказывал нам за завтраком. Истории про публичные дома на улице Эй в Паско, прямо напротив депо, и про работника, у которого на обоих концах маршрута было по жене и ребенку. Про индейцев из резервации Колвилл, которые туманными вечерами напивались, садились на пути, укрывались с головой одеялом и так засыпали. В результате – кишки, фарш, задержки поездов. Истории про привидения. Про работяг из Айдахо: те прятались в лесу и стреляли из винтовок по окнам новеньких «кадиллаков», которые ехали в Сиэтл в открытых вагонах-автовозах. Сотня раскуроченных новеньких «кадиков», можете себе представить? Истории про тех же деревенщин, которые с помощью бетонных блоков и железяк устраивали крушения поездов, а потом их грабили. Истории про бычар, которые вышибали зубы найденным в товарных вагонах беспризорникам.

Однако те байки не имели ничего общего с этими, записанными крупным угловатым почерком тормозных кондукторов и грузчиков. Здесь славные ребята, уютно устроившись возле пузатой топки, резались в подкидного. Никакой тебе расчлененки, призраков и шлюх на сортировочных станциях. На эти истории не нужно было наводить лоск – наоборот, его хотелось снять. На факультете журналистики такому не учат. Но разве отцу откажешь?

Наблюдая, как я листаю страницы, он спросил:

– Встречаешься с кем-нибудь?

Под кем-нибудь он имел в виду девушку, конечно. Когда я наконец женюсь и заведу детей? В мои годы он успел обзавестись женой, тремя детьми и вовсю пахал на железной дороге «Нозерн пасифик»: стрелки с закрытыми глазами переключал. А теперь жил один в крошечном лесном домике на горе Спокан. Пока я притворялся, что читаю рассказы, отец встал и пошел к телефону-автомату (они, как и пишущие машинки, тоже доживали свой век, но мы об этом пока не догадывались).

Он вернулся за стол с улыбкой на лице. Ему предложили поработать в Рождество – платили втрое больше обычного. От таких огромных денег отец отказаться не мог. Меня он собирался отвести в шлакоблочный мотель, воткнутый между пропахшими жареной курятиной закусочными в центре города. Меня – и толстенный конверт с вылизанными до блеска воспоминаниями железнодорожников, в которых не осталось ни грамма самобытности и саспенса.

– Понимаю, – соврал я. Мои родные всю жизнь прикрывались работой, чтобы не проводить время вместе. Мы постоянно брали двойные смены на День благодарения и Рождество. «Да я бы с удовольствием отпраздновал с вами, – пожимая плечами, говорили мы, – но график уже составлен».

Ленты для пишущих машинок, стационарные телефоны, музыкальные проигрыватели – куда все это исчезло?

Отец уехал на работу.

Замерзший, один-одинешенек, я проснулся утром – рождественским утром – и включил телевизор.