На земле Родоса

– А в гробу карманов нет, – резко перебил отец. – Устраивать гонки за благосостоянием можно сколь угодно долго, но размеры ямы под гроб доподлинно известны – два на два. Я со своего двадцатилетия, не успев получить должное образование, начал работать в полях, и деньги зарабатывал, и сейчас зарабатываю, причем неплохие, но никогда ими не выпячивал, и не считаю, что они так важны, как это ныне принято. Для меня дело одно – работать и служить этой земле, где родился. В других городах своих людей и так хватает. Да и вот, сколько мы с матерью вместе живем и работаем, но могли бы все продать, отстроить хоромы или вовсе, как любят говорить, «бросить все, да уехать!». Надо болеть за то место, где ты живешь, стараясь его сделать лучше. Я до сих пор руками работаю в полях, почти никаких машин. Мог и рабочих нанять, и сам не работать, да только в нашем деле никто не смыслит и не разбирается. Кругом попойки да стройки нелепые. Дорогу сделают – она рассыпится, к врачу придешь, а его и вовсе нет. Люди, люди нужны! А чтоб люди пришли, надо сперва работать с ними, с их мозгами или места для них устроить. Только так, – говорил Алексей, попутно доедая суп. Больший вес его словам придавали крупные предплечья, на которых маленькие грязинки земли, при царапинах или небольших порезах, просачивались под кожу, оставаясь там с невозможностью их отмыть или отчистить.

Речи отца продолжали идти вперед. Пустые разговоры ему не нравились. Он не смотрел телевизор, не заседал в гаджетах или в чтении газет. Интересна могла быть работа, дружеские посиделки с такими же дельцами под фоном серьезных разговоров и книги.

Некоторые вещи смущали Родоса. В словах отца была слышна грубость и неотёсанность сказуемой мысли, что, в общем-то, свойственно людям с провинции, но определённая доля правды была в его словах, да и отец всегда был таким. В чем-то суров и строг в своей дисциплине, но на этого человека всегда могли положиться в любом деле.

– Вот, соседка с этого дома, – говорил отец, указывая на соседский ветхий дом. – Родила четверых детишек от разных мужиков, они теперь в разных тряпках бегают да слоняются, не учатся нигде. Что из них вырастет? Ещё одно ворье или уличные бездельники?

– Будет тебе, хватит, – отозвалась Анна. – Сын только приехал, а ты…ему ещё с Ириной надо встретиться.

– Как она? … – отозвался Родос.

VI.

Жизнь должна быть чем-то заполнена, чтобы иметь интерес к дальнейшему существованию. Да и иначе как оно могло быть? Либо влачить бесцельную жизнь, либо стремиться к чему-то и жить вечным огнем и жаждой к собственному делу. Но, к сожалению этого не каждому дано. Как не дано было послушнику. В детстве ему приходилось много времени проводить во дворе, забывая и не выполняя домашние уроки. В шестнадцать лет он пошел по ликероводочной тропе и танцам сигаретного дыма. Так и продолжал жить, приняв к восемнадцати главную общественную идею – бесцельно зарабатывать и зарабатывать деньги.

Годы ничему не учили, он гнался за звонкой монетой, но тут же тратил все на вино и пляски, начиная оное сначала, ничего в итоге не получая. Вскоре на горячую голову пало тюремное заключение за воровство и драки. Так полжизни прошло, бесследно утерялось.

Сегодня же, ему было предоставлено новое место жилья замен старого, по той самой программе переселения. Он шел и внутренне ощущал, пусть и не мог выразить все то, что камнем висело на душе, что и в этом городе ему нет места. Придется также влачить существование, также искать места пропитания вплоть до самой смерти. Да и не тот уже возраст, чтобы менять что-то и куда-то стремиться. Поздно. Эшелон выделенных возможностей давно исчез за горизонт. Здесь у него нет знакомых, нет личных востребованных навыков, кроме навыка крепко напиваться. Нет ничего, за исключением себя, как ограды, отгораживающей рядом пробегавших и оббегающих мальчишек, чтобы не сталкиваться с этой неопрятностью. А мимо идущие обычные граждане просто предпочитали не идти одной дорогой, потому что кто его знает, что за человек впереди. Лучше обойти и лишний раз с таким не связываться.

Послушник продолжал путь, безвольно опустив руки вдоль тела, неся с собой сумку и синий пакет с начальным пайком на пару дней, в котором и хлеб, и масло и родная водка. Пустым взглядом, в которых горела былая возможность, дарованная каждому при жизни, пройти ступени мрамора, багрянца и огня, послушник прокладывал себе тропу к новому дому.