На земле Родоса

– Так как такое возможно? Нам на месте помирать, доктор? – говорила Анна, переходя на скандал. – Мальчик кровью кашляет, вы это поймите.

Доктор Шельменко пытался успокоить Анну, стараясь словесно объяснить, что в том его вины нет, что нет мест в госпитале и нет возможности принять мальчика в иных условиях.

– Я просто детский врач. Не в моих силах что-то изменить. Я всего лишь выполняю свою работу. Будьте благоразумны, меня другие дети ждут. Приходите завтра, и если будет мало народу, то проходите без очереди, – говорил Шельменко, стараясь не ругаться, спускался с лестницы. – Ещё раз вам говорю. Видимых признаков ухудшения здоровья нет, а добавить новые места и пригласить больше врачей в больницы я не могу. Это ни в моей власти, – сказал доктор, выйдя из дома, сев в машину скорой помощи.

Доктор Шельменко был одним из так называемых «народных врачей», пользующийся доверием жителей и несомненным авторитетом в их глазах. Он мог выйти на вызов в час ночи, и ранним утром, дежуря сутками на сменах из-за нехватки кадров. Шельменко жаловался и на себя, что ничего не может поделать в силу бюрократических норм в сложившейся здравоохранительной системы. Доктор желал работать и помогать населению, не смотря на все сложности и непризнание своей профессии в массах, понимая нужность врачебных знаний. Коллеги упрекали его в самоотверженной работе, ссылаясь на неблагодарных людях, что «спасибо» не скажут. «Вообще не стоит дорожить этой работой» – звучало на устах коллег. На это доктор Шельменко категорически отрицательно реагировал, указывая на данную им клятву и выбор профессии.

XVIII.

После ужина, Ирина устроила ночной кров возле кровати Саши, и легла рядом, чтобы своевременно помочь, если вдруг тот снова захворает.

– А можно мне сказку? – вопрошал маленький Саша, лежа напротив Ирины.

– Какую сказку ты хочешь? – звучал ласковый голос Ирины.

– Про любовь хочу.

– Ты ходил с дедушкой в музей?

– Да-а, ходил, там много картин было. А что?

– Любовь – она как картины в том музее, где ты был, – начала Ирина. – Такая же яркая и красочная. Бывает хмурой и непризнанной, отталкиваемой, но всегда необходимой. Это лучшее, что можно иметь. Этого не понимал только миланский купец. Его интересовали сомнительные путешествия, пляски в своем огромном замке, потеха, а «любовь можно купить!» – говорил купец. Он жил и покупал её. Любовь, заключенную в серебряной монете. Средиземноморье проклинало его. Сначала враги и недруги, затем друзья и братья от того сколько детей у него стало вне брака. За ним охотились рыцари, пираты, короли нанимали целые армии, но купец вечно ускользал из их рук, и отправился в пышную и прелестную страну Францию. Там-то он и повстречал то, что дукатом описать было нельзя. Это было внутреннее, не выразимое словом. Он влюбился в сестру белого принца. Девушка ответной любовью ему не отвечала, чувствуя, что был за человек этот миланский купец. Он лил слезы, ругался со всеми, бегал и умолял полюбить его, но девушка гордо молчала. Ни армии и рыцари его погубили. Он сам себя презрел и умер.

Родос, заимев новую привычку с безделья, остался в гостиной за столом, читая учебник по гражданскому праву и очерки становления образования в Англии. Все это бесполезно, не применимо к сложившейся ситуации с рынком, но в этой обстановке остается стоять на месте, развлекая себя страницами книг и провождением времени с родными. Однако это касается только Родоса, остальных людей, особенно для жителей окраины это стало бы революционным двигателем и символом, что и здесь течет жизнь. Есть школы, дающие ответ в несложном уравнении «дважды два», но где найти здесь учреждения, объясняющие, что право неотъемлемая категория человека, и вместе с этим правом, человек имеет право на получение более глубокого познания практических навыков в стенах различных университетов, нежели навыков деревообработки, расфасовки продуктов, перетаскивания тяжестей. Как не хватает здесь, на сером пустыре, интеллектуального порыва.

Пальцы пролистали с десяток страниц, остановившись на историческом очерке образования английских университетов и их исторического влияния. Очерк описывал их первое становление, где особое место занял Оксфорд, в стенах которого корпел Бэкон, приезжал учиться Данте и многие другие. «И нам бы такого…надеюсь, с Сашей все будет хорошо», – говорил себе Родос.

Под вдохновением рассказов становления английских университетов и сложившихся сложных юридических обрамлений, Родос принялся к старой, давно откладываемой, разработке устава, в сердцевине которого будет лежать больше не текст юридический, а нравственно-практический. К выработке материала лег опыт в области экономики хозяйства, юриспруденции, полученный в столице, опыт жизненный и мелкие наброски, делавшиеся на протяжении пяти лет. Осталось вспомнить лишь, где эти наброски лежали.

– Сидишь? – донесся до ушей грека, голос отца, что медленно-хрустяще спускался с этажа.