На золотых приисках

няемой отдельными шумами и шорохами. Внизу глухо шипел

Кундат. Рядом шуршала мышка, и певуче капала вода

с обрыва. Из глубины леса доносились отдельные голоса

птичек. Меж вершин показался серебряный полумесяц и

тихо поплыл над самою тайгой в сопровождении неизмен-

ного спутника — звезды. Когда звезда проходит за пихтой,

то кажется, что самоцветный камень дрожит, как капля

росы, на темной ветке, и что яркая капля вот-вот оборвется

и покатится вниз, в густую таежную траву.

Сон победил, и я заснул.

Ночью был разбужен хрустом в рядом начинавшейся

кустарниковой чаще. За хрустом послышалось могучее дыха-

ние. Уж не медведь ли? Кому больше?

Бужу Василия. Осторожно выглядываем из шалаша.

Хруст повторяется, и из-за края чащи медленно показы-

вается смутный силуэт коровы.

— Маруся! — восклицаю я,— ах, чтоб тебя, неугомонная

путешественница ...

— Медведь так не ходит, — говорит Василий, — он по-

дойдет— не услышишь, ни на один сучок не наступит.

Ложимся спать. Месяца уже нет, на небе сияют самые

яркие звезды.

Утро и день были солнечные и бодрые. Над тайгой

тянул ветерок, неся по чистейшему голубому простору

резко очерченные, серебристо-серые облака. Под ветром

размеренно качались пихты, беспокойно трепетали листьями

березы и рябины.

Я лежал Под своею зеленой кровлей и, не отры-

ваясь, смотрел на это ритмичное движение зеленой сти-

хии, на вольный бег облаков, на темнеющие вдали

силуэты гор. Я как будто слушал музыку небывалой

силы и красоты. Не из-за нее ли некоторые темные

таежники так привязываются к тайге, что вне ее томятся

и тоскуют?

Слушаешь гармоническую песню леса и забываешь все

на свете.

Дремлется, грезится под рокот таежных струн. Сли-

ваешься с матерью-природой, делаешься незаметно мал и

бесконечно велик.

Разгораются краски жизни, тают невзгоды, и даже сама

смерть теряет свои черные покровы и становится совсем

не страшной и простой. Шуми и пой, тайга! Зови к себе

людей и навевай им праздничные мысли!

* * *

Утром пришли рабочие с Адриановым. У большинства

болели головы, и то и дело срывалось:

— Опохмелиться бы!

Вчера на прииске было изрядно выпито — подвернулся

спиртонос. Торговля спиртом на приисках строго воспре-

щается, но какой закон не обходится? Надо же таежнику

встряхнуться, тоже в своем роде отойти от себя, хоть на

часок, хоть призрачно, свернуть в сторону от избитой и

надоевшей тропки повседневной жизни, увидеть окружающее

в размалеванном виде.

Был вчера на прииске и приисковый поп Илья, объезжа-

ющий верхом на коне свою разбросанную и равнодушную

к делам веры паству.

Отец Илья насквозь проспиртовался.

— Новую мощу откроем, — смеются рабочие, — его уж

гниль не возьмет.

Приезжает батюшка для выполнения разных треб, но

вследствие быстрого приведения себя к совершенно непо-

требному виду выполнение священных операций часто ока-

зывается невозможным. Потом одолевает головная боль.

Дело разрешается просто: батюшка, собрав рубли на молеб-

ствия и панихиды, пошатываясь, садится на коня.

— А молебен, батюшка? А мне панихиду? — протестуют

приисковые бабы.

— Там отслужу, родимые, — сипло басит поп Илья и

направляется к следующему прииску.

Петра Ивановича мы почти перестали видеть. Остаток

от покрытия текущих расходов он обратил на разведку.

У него на Варваринке был участок, на который возла-

гались большие надежды. Судя по соседним месторожде-

ниям, на Варваринке где-то близко (по мнению Петра Ива-

новича) должна была залегать кварцевая жила с хорошим

золотом. Здесь он и жил с несколькими рабочими, роясь

в склонах гор, упорно разыскивая где-то притаившуюся жилу.

Наша гидравлика делала свое дело.

На месте лесистой лощины образовалась широкая и

глубокая выработка, напоминающая огромную рану на зе-

леной груди гор. День за днем эта рана ширилась.

Железный червяк гидравлики срывал пласт за пластом

и резко менял общий вид местности.

В один вечер с бутары было снято золота как будто

меньше, чем в прошедшие дни. Весы показали уменьшение

на два золотника.

Это было неприятно потому, что до этого вечера еже-

дневная съемка золота, хотя и медленно, но непрерывно

увеличивалась. Адрианов приписал это снижение случай-

ной бедности какого-либо небольшого участка.

На другой и на третий дни съемки были удовлетвори-

тельны.

Но следующий вечер дал опять снижение. Адрианов

Забеспокоился, известил Петра Ивановича. Последний тот-

час прибыл на выработку, и сам стал направлять ход

работ.

Съемки неизменно падали, лишь в некоторые дни, как

будто случайно, оказываясь приблизительно прежними.

Стали искать исчезающее золото—били шурфы, дудки—

пробы получались сомнительные.

Пока еще работы оправдывали себя, но если бы ухуд-

шение продолжалось, то скоро наступил бы момент, когда

не было бы смысла вести разработку пласта.

День за днем момент этот приближался.

И вот, как крысы с тонущего судна, начали уходить от

Петра Ивановича рабочие.

Кончались работы, проходил ужин, и почти каждый

день кто-нибудь приходил за расчетом—боялись опоздать

с уходом, как бы не пришлось итти без расчета.

Петр Иванович сердился, терял иногда самообладание

и обзывал уходивших шпанами и бродягами, пробовал

удерживать их, доказывая, что пласт не мог совершенно