Nabat_1

— Он предполагал. Я располагаю. Но верительных грамот в путь не дам. Ноя придумали для изначальной легенды об из­бранности. На самом деле один реально мыслящий человек взял в долгую дорогу запас еды и живности: кур, свиней, коз, обяза­тельных козлов, капусту и так далее бессчетно. Улитки забра­лись в ковчег сами, сами заползли змеи и хитрюги ежи, птицы угнездились на снастях сами. Ничего я не повелел ему. Нужда заставила его ориентироваться по звездам, голод — поедать живность, когда кончились плоды, а траву съели животные. Лишних поедал Ной с семейством, но пары сохранил для буду­щего потомства. Много врали о Ное и не учли главного: как могло сохраниться ноево семя, если оно вырождалось при сово­куплении? Брат обладал сестрой, а свекор невесткой? А те ро­ждали запрограммированных уродов? Понятно ли тебе, что Ной не единственный человек, переживший Потоп? Очаги жизни оставались везде, выжившие общались с пришлыми, и никаких избранных не было. Не имею я права вмешиваться в естествен­ную эволюцию, но могу остановить процесс, если он грозит унич­тожению жизни, меня самого то есть! Ты оказался на кончике моего указательного пальца, я чаще вижу тебя, вот ты и сподо­бился быть в поле моего зрения чаще других. Это понятно тебе?

— Конечно, — впитывал мерцающие огоньки Судских. Они собрались в лицо Гречаного, и будто бы золотая корон­ка блеснула в усмешке.

— Понимай, как хочешь. Книга Жизни беспристрастна. Это не придуманная людьми Библия. Книга Жизни не при­нуждает верить.

— Но из Библии мы узнали о Книге Жизни, — возразил Судских.

— Хвала умным, умеющим читать между строк. Почему же вы до глупости возвеличили «Капитал?» Не поняли обмана?

— Порой трудно идти прямым путем, привлекают обход­ные тропы, — заступился за сограждан Судских. — За то и наказаны.

— Блуждаете, ведомые ложными пророками, вспых­нула другая усмешка на табло: кривая Воливача. Потому не надейтесь на ложные учения. Они отдаляют вас от сущ­ности, от меня, источается тепло планеты, и вот уж ни вас, ни меня нет.

«Как же запастись советом выжить?» — хотелось спро­сить Судских. Тогда он поступил иначе:

—- Ты сохраняешь нас, мы оберегаем тебя, Сущего.

— Правильно. Не молитесь только на один уголок воз­любленный. Я ведь не только могу повелевать указующим перстом, но в носу им ковыряться тоже удобно, — услышал Судских, и огоньки на табло сбежались в отцовскую улыбку с оттенком превосходства.

— Я понял тебя, Сущий, — ответил Судских. — Власть над Сущим дается тем, кто не творит идолов. Никакая рели­гия не даст превосходства над другими народами.

— Ты все .правильно понял. Архангел Михаил прав по- своему, он — меченосец, мой меч против козней Аримана, а тебе надо стать щитом. Отправляйся. Мне пора излечивать свою нечаянную рану. Помогай мне, — услышал Судских голос, вызывающий сочувствие, а огоньки слепились в ми­лую физиономию Альки Луцевича. Она не исчезла вдруг, пока Судских, кувыркаясь, летел в ослепительно сияющем про­странстве и кристаллики впивались в кожу до боли, он мор­щился, кряхтел от острых ощущений. Боль стала нестерпимой, и Судских открыл глаза. Над ним улыбался Луцевич.

— Олежка...

— Вот и здрасьте. Я же говорил, что ты живучий. Заросло все сразу, как на инопланетянине! Салют, генерал!

Судских поежился, оглядевшись. Вокруг лежал снег на воз­вышенностях, а сам он голяком лежал в бурлящей купели, царапающей кожу острыми пузырьками газа. Его будто ва­рили.

— Фу-у-хх, — выдохнул Судских.

Рядом с Луцевичем возник Тамура, а за его спиной появи­лось самое любимое лицо, естественное, не мозаичное, лицо

Лаймы. Ему помогли выбраться из источника, его растирали махровыми полотенцами, и кожа, подобно поверхности, ко­торая соприкасается с наждачной бумагой, светлела, розове­ла и наливалась жизненными соками.

— Парень, да ты лет на тридцать помолодел! — воскликнул Олег. — Лайма, ныряй в купель, а то он к молодухе сбежит.

— Не сбежит, — счастливо улыбалась Лайма. —Он при­вороженный.

Как в продолжающемся сне, Судских воспринимал пере­мещения. Из Долины гейзеров — вертолетом, в Петропав­ловске ожидал знакомый самолет Гречаного, переговоры с атаманом в далекой Москве, радостные восклицания. Он оду­рел от счастья, рукопожатий, улыбок; хмельным гудением в голове воспринимался гул турбин, и только голос командира вернул ему реальность:

— Внимание. Придется делать незапланированную посад­ку в Тюмени. Пристегните ремни.

Лица окружающих потеряли улыбки. Луцевич отправил­ся к пилотам.

Когда он вернулся, его встретил немой вопрос: что случи­лось?

— Неприятности в Зоне. Обитатели потеряли контроль над радиацией. Для нас, грешных, опасности нет, а они обречены.

И будто въелась в кожу отвратительная пыль, занесенная сюда непонятной бурей. Слова Луцевича никого не успокоили.