Nabat_1

Сумароков отъехал, и следом из переулка появился дру­гой человек с поднятым воротником и мохнатой шапке на глаза. Дверь подъезда открылась на писк открывающего ус­тройства в его руках, и он вошел внутрь. Дверь закрылась автоматически. В лобби с обеих сторон без особого интереса наблюдали за ним два глаза видеокамер. Человек усмехнул­ся и прошел без задержки к лестнице.

В квартире он так же хорошо ориентировался, как до это­го Сумароков, хотя оба были здесь впервые. Он двинулся прямо в гостиную.

Привязанный к стулу банкир напряженно ждал, когда от­кроется лицо нового визитера, а тот не торопился: отвернув­шись, разматывал шарф, снимал шапку, но перчатки оставил на руках. И пальто не снял.

Наконец он повернулся к Либкину.

— Георгий Георгиевич! — пораженно воскликнул он, не зная, куда отнести его появление: к лучшему или к худшему для себя. Палач или освободитель?

— Вы уже узнаете меня? — с насмешкой спросил Момот.

— Немедленно развяжите, — прежним барским тоном по­требовал Либкищ решив, видимо, сразу определить ситуа­цию для себя.

— Незачем, Вениамин Борисович. Я зашел всего лишь по­прощаться.

— Где моя семья?

— Там, где вы определили ей место. В аду.

— Я не понимаю вас...

— И не собираетесь. Подобные вам возомнили себя вер­шителями судеб, серыми кардиналами общества, сила денег возвеличена вами, этим вы развратили молодое поколение. И каково вам сейчас? Как собираетесь откупиться? Мне все­го хватает без вашего откупного.

— Прекратите этот бред! — повысил голос Либкин. — Не вам состязаться со мной, мне и ваш Гречаный не указ.

Он все еще верил в справедливость, которую сам насаж­дал, справедливость сильного над слабым, в силу клана, ког­да можно пинком ноги открывать дверь в кабинет главы страны, решать за него, где развязать войну и где связать чуждые другим интересы.

— Не то время и место, Вениамин Борисович, — насмеш­ливо отвечал Момот. — Сейчас я банкую. Вам назначен по­следний робер.

Либкина пробрал холодный пот. Этот человек уверенно посягает на святая святых мироздания, и бесполезно гово­рить с ним на общепринятом языке, он сам считает себя влас­тителем судеб. Говорил он своим единомышленникам: Момота надо немедленно убрать...

Судорожным движением мышц лица Либкин заставил себя взять в руки, подчиниться, чтобы выгадать жизнь. Что-то дьявольское было в его перерождении. Инстинкт диктовал: этот человек пришел с заранее готовым решением, и торга не получится. Только хитрость, только гибкость ветки под тя­жестью снега.

— Что вы от меня хотите? — спросил он. Семья отошла прочь.

— Сначала выговориться, — сел в кресло напротив Мо­мот. — Помните, одиннадцать лет назад я умолял вас, прези­дента могущественного банка, помочь выпустить мою книгу?

— Не помню. Просили денег все.

— Еще бы. Вы даже не читали моих просьб, дальше вашего помощника они не шли. Это политика, Вениамин Борисович. Зачем людям новые книги? Каждая новая книжка—глоток све­жего воздуха. Когда Россия голодала, вы ссужали ворам и по­ставщикам гнили деньги под льготные проценты и драли втридорога с отечественных производителей; когда умирала ее духовность, вы спонсировали миллионы на конкурсы стрипти­зерш. Вы холодно и расчетливо ждали, когда выдохнется дер­жава, чтобы задушить Россию, согласно теории Карла Маркса, своим масонским капиталом-удавкой. Не вышло, Вениамин Борисович, в очередной раз. Дух россов сильней ваших фари­сейских потуг. Одиннадцать лет назад я продал квартиру, залез в дикие долги, но книга вышла. Благодаря ей люди стали учить­ся распутывать ваши мерзкие делишки. Желание читать у лю­дей вы не отшибли.

— Вами движет обида, месть? — старался быть ниже тра­вы Либкин.

— В какой-то мере. Лукавить не стану. Но здесь не лич­ная обида. Вы помеха общему движению возрождения, как один из главарей масонской ложи. Вас ждет казнь по приго­вору антимасонской «Народной воли». Вместе с вами не пе­реживут эту рождественскую ночь еще тридцать пять ваших сподвижников.

Либкин почувствовал тошноту. Неужели нет средств и спо­соба откупиться?

— Вы возрождаете средневековье.

— Гораздо глубже, Вениамин Борисович. С ноля часов наступит 9235 год по ведическому календарю. История про­должается. Кстати, первый и неудачный приход Христа слу­чился в четвертый послеатлантический период и приходился на 666 год по ведическому календарю. Церковь подчистила даты: уж больно дьявольский знак. А если вы намекаете на террор, представьте, что вы трутень в улье.

— Я понял вас. Ради возврата ведической веры вы унич­тожаете сам класс банкиров.

— Веселенькая аналогия. Вы соединили время и про­странство.

— Это не столь весело. Финансовая система создавалась веками, и никому не дано уничтожить eg.

— Вы забыли добавить: система порабощения, обновлен­ная Марксом. Однако землетрясение в Японии хорошенько растрясло ее. Ваши дни сочтены, а мы ускорим процесс. И без вас две тысячи лет псу под хвост, — стал надоедать раз­говор Момоту. Он встал из кресла.