Набат 3

Он успел разглядеть новенького. Небольшой, но, главное, чистый лоб, серые внимательные глаза. По опыту своему Толмачев убедился, что такие глаза вполне сходят за экран компьютера, выдающего решения, но никак не за книжку да я чтения натуры. Он стушевался от взгляда новенького. Такими не владеют супермены или вожди, у них тренаж, имидж, если хотите, у новенького другое — заряженность свыше. Опытом чтения такой информации Толмачев не обладал и чувствовал прилив раздражения.

— Ну-с, — отложил он авторучку, заставив себя сосредоточиться. — Как мы себя чувствуем? Жалобы есть?

— Это серьезный вопрос или из вежливости? — Вопрос на вопрос. — До прибытия сюда мое здоровье было вполне нормальным. Если со мной не станут обращаться, как с моим соседом, надеюсь остаться в полном, здравии.

— Ну-ну-ну! — услышав осмысленную речь, запротестовал Толмачев и начал открещиваться, махая руками. — Дорогой мой, давайте заниматься каждый своими делами.

— Это какими же? — спокойно разглядывал его новенький.

— Я буду назначать лечение, а вы исполнять, я буду задавать вопросы, а вы отвечать. Надеюсь, вы понимаете, в какое заведение попали? — стер улыбку Толмачев, он оправился. — Миндальничать ни с кем не собираюсь. Имя, отчество, фамилия?

Он впервые так в лоб спрашивал пациента. По неписаным правилам, если в лечебницу попадал пациент без сопроводительных документов, выяснять подробности персонал не имел права. Чего вдруг понесло Толмачева, защитная реакция сработала или желание принизить новенького, только он рисковал.

— Запишите: Иванов Иван Иванович. Или что-то вроде.

— Я не понимаю вас, — насторожился Толмачев. Поймал мысль, что он когда-то уже пресмыкался перед этим человеком.

— Вы нарушаете порядок, — оставался спокойным пациент. — В свое время я курировал ваше заведение и знаю, как это делают. Давайте продолжать в том же духе.

Главврача ставили на место, и кто?

Что ж, — Сказал он, опершись обеими руками на стол. — Тогда на сегодня достаточно. Женя! — крикнул он в ординаторскую по соседству. Вошла Сичкина. — Аминазин через день, френолон, неделя постельного режима и перевести в одиночку. — И посмотрел на новенького с усмешечкой, означавшей одно: там слов не тратить по-пустому, где можно власть употребить.

Назад Судских вели двое дюжих санитаров. Он и раньше недоумевал, зачем в подобных заведениях держат здоровенных лоботрясов. Харч? Зарплата? Ерунда. Зарплата мизерная, харч отвратный. Здесь другое — возможность власть употребить. Сломать. Подчинить. Надругаться, проще говоря.

«А этого я вам не позволю. — дач себе зарок Судских. — Никаких провокаций».

Они уже познакомились с Забубенным, перемолвились словом, и система принудительного подавления психики, и без того знакомая по прежним оперативным отчетам, прояснилась во всех деталях. Забубенный был старожилом и знал многое. Нейролептики методично расшатывали нервную систему, и спустя полтора-два месяца можно демонстрировать подопечного. Диагноз подтверждался: глубокое психическое заболевание, нуждается в постоянном лечении.

Защиты от психотропных внутривенных препаратов нет. Это не таблетки, не выплюнуть. Постепенная утрата желания двигаться, ступор, безразличие. Если человека умышленно выбрасывают из жизни — а Судских выброшен из времени, — насильственная психиатрия расправляется с любым индивидуумом. А нет человека — нет проблемы.

Слишком много знает Судских. И впереди и сзади своего времени. От него избавлялись. Не от бунтаря-одиночки, трибуна-говоруна, надоевшего управителям, — он один из всезнающих людей и стране, генерал могущественного ведомства, о каких громко не говорят. Выстрел — это громко. В этом ведомстве невинная на первый взгляд забава с девочками и сауне может стать гаубичным ударом даже не по шалуну, а но тому, кто выше. Судских ли не знать, какими мерзостями окружен глава страны. Но его дело не затвор автомата передергивать, а делать анализ, и вот он стал проявлять симпатии и антипатии. Звериный страх «рыжей команды» президента перед неминуемым наказанием дал о себе знать и заточении Судских. Убивать опасно, у Судских есть единомышленники, а отправить на излечение — это можно. Ни да ни нет.

Надо продержаться. Но как?

Из разговора с Забубенным Судских понял, что от психотропных препаратов зашиты нет. Медленная смерть.

— Но вы-то держитесь? — спрашивал Судских.

— На смекалке, — невесело отвечал Забубенный. — В армии медбратом служил, и кое-какой опыт с лекарствами появился. Солдат только на смекалке держится. Спирт есть, тогда можно психотропы нейтрализовать, только не сломаться в первый момент и обмануть врача. Спирта Нет, тогда разогреться надо до седьмого пота, потужиться, вроде как на горшке. Но тихо-тихо, чтобы персонал не засек, а все симптомы показывать, ломать дурочку. Первый напор врача переживешь — дальше легче.

«Парень ломаться не намерен, — удовлетворенно заметил Судских, — Я тоже».

— У меня женьшень при себе есть, — доверился он Забубенному. — Поможет в нашем случае?