Набат 3

Он мог сломать сто большими дозами аминазина или же подобрал такой супчик из нейролептиков, от какого и слон медузой станет, но тогда расшевеливать станет некого, эксперимент смажется: хотелось Толмачеву более менее естественным путем сломать волю Забубенного. Остальные пациенты лишь отдаленно напоминали графьев из рода Монте-Кристо. Бросили их в психушку и забыли, как подобных Эдмону Дантесу. А Забубенный был фигурой, расставаться с ним не хотелось.

— Кем вы себя ощущаете? — примерно раз в месяц вопрошал у Забубенного Толмачев. — Наполеоном?

— Почти, — угрюмо отвечал Забубенный, — когда он стал генералом Вандемьером у пушек на улице Сент-Оноре.

— Блестяще! — ликовал Толмачев. — Я сделаю из вас вождя!

— А вы, надо понимать, Господь Бог? — угрюмо поднимал глаза Забубенный.

— А за подобные вопросики, — хихикал Толмачев, — получите добавочный кубик гексамидинчика. Господину Саваофу вопросов не задают, ваше дело телячье: обделался — стой.

Толмачев представлял, как будет расползаться естество Забубенного, как мучительно он будет выползать из-под чудовищной тяжести препарата, прижавшей его. Однажды, ради познавания, он вколол себе аминазин, слабенькую дозу, и сутки потом ощущал себя дряхлой развалиной. Господи, помилуй!.. А Забубенный? Держался. Сохраняя внутри себя несговорчивый характер и боевитость справедливца. Гвозди бы делать из таких…

С год назад Толмачев докопался до эпифиза, шишковидной железы то бишь. Железа эта управляет сексуальностью человека и дает ему возможность заглянуть в иные измерения. Все эпилептики несут бред во время припадка, рассказывают о невероятных приключениях после. У них шишковидная железа увеличенных размеров, страдающих падучей называют блаженными, глашатаями Всевышнего. А бабы таких любят за высокую потенцию! Такими были Пушкин, Достоевский, царь Иван Грозный, сам Наполеон со своими выдающимися талантами полководца и трахальщика. Все они и подобные им страдали падучей в тех или иных проявлениях, когда вспышки гнева, как молнии, озаряли их. Так свершились Аустерлиц и храм Василия Блаженного, «Пляска ведьм» и «Москва— Петушки», и каждый из гениальных был сексуально озабочен, как того требовал отросток шишковидной железы..

Толмачева залихорадило, и он усиленно просвещался по этому вопросу. И вот что он выкопал.

Первым из людей такого сорта был Моисей. Тогда он не был еще Моисеем в сознании потомков. Возглавив поход евреев из Египта, он на правах старшего требовал приводить к себе девственниц из рода Левия в ночь, а днем перебивался молодайками. Как совокупление, так выдающаяся речь перед племенами Израилевыми, как речь, так новое наставление евреям. На чужих жен Моисей не посягал. хотя многие сами желали породниться с ним. И грех чужеложества был записан Моисеем третьим в Заветах. Третий тост, как водится, за женщин.

Сам Толмачев сексуально озабоченным не был, но мысль о проведении эксперимента запала ему в душу, благо подсобного материала хватало. Использовать для этой цели Забубенного Толмачев не рискнул — мало ли какие побочные мнения он разбудит, а для опыта избрал другого думца из команды Жирика, который то ли дорогу перешел вождю либерал-демократов, то ли разонравился ему и, согласно принятому закону, думца Свинько отправили на принудительное лечение. С козлиной бороденкой, маленький и вшивенький как мужчина, плешивенький и зачуханный как мыслитель из разряда умственных людей, Свинько тем не менее готов был перетрахать всю планету, но скрывал зверя в себе, понимая, что любая из слабого пола соплей его перешибет, лишь неистово изнурял себя онанизмом, насмотревшись обнаженных гадостей на НТВ. Одним словом, попал он к Толмачеву, где тот отметил вождистские наклонности Свинько и сразу понял причину перехода мерзавца в пациенты закрытого психдиспансера: Свинько посчитал себя умнее Жирика. Зря. Кто может одной рукой писать стихи, другой считать на счетах, слушать говорящих и ораторствовать одновременно? Какой там Цезарь — только Владимир Вольфович, краса русская! А тут некто козлобородый. Козлы, они такие, так и тщатся дорожку настоящим мужикам перебежать. То Рыжик Жирику, то Познер Рознеру, то Умельцин Ельцину. В общем, Толмачев откровенно предложил Свинько: либо нимб над главой установлю, либо аминазином утруплю.

Кому нимба не хочется! Только тому, кто его уже носил. Дело оставалось за малым: кому проводить операцию? Из нейрохирургов, демиургов своею дела, Толмачев знал только Луцевича из Центра Бронштейна. Броня ревниво оберегал свое светило, и сам Луцевич наотрез отказал Толмачеву. «Если только тебе лоботомию делать, — поправился он, — а для чего другого — на пушечный выстрел к твоему заведению не подойду». Пришлось предложить участие и афере профессору Панову, из обычных титулованных долбоёбов. Свое профессорство козлоногий Венька Панов заработал стараниями папаши, академика из сталинских времен. Тупой оказался отпрыск и никудышный. «Ладно, — решил Толмачев, — не меня резать будут». И доверил козлоногому козлобородого. Ну впрямь по теории видов Дарвина! Все должно получиться!