Набег язычества на рубеже веков

Майя Владимировна обрадовалась редким посетителям и посвятила нас во все подробности биографий художников. Её рассказ увлек нас, особенно Сергея, который, кроме общего интереса к культурным ценностям, постоянно искал новый или малоизвестный материал для своего журнала. Александр Ромм, художник, искусствовед, писатель, в молодости входил в группу художников «Бубновый валет», был лучшим другом Марка Шагала, с которым сотрудничал сначала в Москве, а потом в Витебске, где М. Шагал, в то время рьяный революционер и комиссар в кожанке с наганом, задался целью создать «центр революционной еврейской живописи», пригласил туда К. Малевича и Фалька; директором центра-музея стал А. Ромм. Но Малевич поссорился с Шагалом, который уже получил известность в Европе и в скором времени уехал в Париж, и центр в Витебске прекратил своё существование. Рассказывая об этих событиях, Майя Владимировна коснулась болезненного вопроса о том, что до сих пор неизвестно, куда исчезли сокровища центра – десятки картин Шагала, Малевича, Фалька, Ромма. По её словам, всё было перевезено в Москву, и там следы потерялись. Всё исчезло, и неясно, где искать.

С Александром Роммом Елена Нагаевская познакомилась в студенческие годы в Москве, потом стала его женой. Среди её учителей – художник Александр Куприн. Сначала Нагаевская увлекалась авангардизмом (несколько полотен в экспозиции – автопортрет с размытым лицом, кубический натюрморт и др.), но затем в Крыму познакомилась с живописью К. Богаевского, «фантастический реализм» которого поразил её, она стала писать пейзажи, натуру. Крым в её биографии занимает особое место. Многие годы она проводила в Коктебеле, в доме М. Волошина, близко сошлась с вдовой поэта. Там же с тёткой часто бывала и её племянница Майя. В Бахчисарай Е. Нагаевская попала по распределению: по окончании искусствоведческого отделения МГУ она была направлена туда научным сотрудником Бахчисарайского дворца-музея. В конце концов она переманила к себе и А. Ромма. В Бахчисарае они провели остаток жизни; похоронены оба на местном кладбище.

Музей богат не только картинами, но и антиквариатом. В одной из комнат Майя Владимировна попросила меня присесть на кровати. – Вы присядьте, – улыбаясь, предложила она, – а потом я скажу, что это за кровать. – Я присела. – Это кровать академика М. Грушевского! – торжественно произнесла Майя Владимировна, и я чуть не упала на пол. Все рассмеялись. Оказалось, что один из молодых художников, друзей Майи, привез ей как-то в музей две редкие вещи – кровать и комод академика М. Грушевского.

Майя Владимировна Соколова, в прошлом бухгалтер (профессия эта для неё, выросшей в доме Волошина, была случайной), сумела привести дом-музей в порядок, расширила его площадь, достроила выставочный зал, соединила со старым домиком художницы, поставила второй этаж, где теперь живет сама и сдает комнаты художникам (в ту пору там жили приезжие москвичи). Так в Бахчисарае появился настоящий Дом художника. Правда, Майя пожаловалась, что посетителей очень мало. Наш приход был для неё праздником.

Сергей заинтересовался архивами музея, воспоминаниями самой Майи, подарил ей свою визитку и предложил что-нибудь подготовить для журнала «Collegium». Майя обещала. Она недавно возвратилась из Витебска, с юбилейной конференции, посвященной Марку Шагалу, где произвела впечатление своим докладом о переписке А. Ромма и М. Шагала, а также никому не известным, неопубликованным стихотворением последнего, которое она впервые огласила на конференции. Сергей загорелся – вот бы всё это в «Collegium». К сожалению, этим заманчивым планам не суждено было осуществиться, прежде всего, по той причине, что журнал не публиковал никаких репродукций – ни фотографий, ни живописи – не хватало денег.

Расставались мы с милой хозяйкой Дома художника добрыми знакомыми, в надежде на новые встречи.

Возвращаясь назад, ещё раз остановились возле ханского дворца и попробовали уточнить место погребения Исмаила Гаспринского. Сергей принёс нам чебуреки и сел за руль в бодрой уверенности, что через десять минут мы там будем. Правда, выяснилось, что это священное место на монастырском кладбище ныне входит в пространство психоневрологического диспансера, куда нас, заезжих гостей, могут и не впустить. Итак, поехали в ту сторону, куда нас направил один из местных обывателей – к дому быта, там направо и дальше, как нам сказали, – монастырь. Ехали десять минут, выехали на трассу – никаких признаков монастыря не наблюдалось. Остановились, снова начали расспрашивать прохожих. Кто-то нам объяснил, что нужно повернуть в противоположную сторону, в старый город, ехать снова мимо ханского дворца, до конца улицы и там… Сергей развернул машину. Снова останавливались, уже никого ни о чём не расспрашивая, а только читая вывески. Доехали до туристической стоянки, где парковались машины и автобусы; отсюда туристы поднимались в горы, в пещерный город Чуфут-кале. За тридцать метров от стоянки увидели железные врата – это был вход в психоневрологическую больницу.