Набег язычества на рубеже веков

Уставшие и обескураженные долгим выездом из города, мы неуверенно подошли к воротам, избегая рассматривать тех, кто волею судеб оказался в доме скорби. Какая-то женщина в белом халате, широко улыбаясь, приветствовала нас; на наш вопрос о могиле Гаспринского махнула рукой в неопределённом направлении и сказала, что нужно идти прямо-прямо до самой белой ограды. Мы долго шли прямо, не отвечая на реплики больных, которые, очевидно, прогуливались перед сном. Дошли почти до конца пути; впереди маячила мусорная свалка, и мы повернули назад. Стало жутко. Какая-то мистика! И вспомнился Петрарка: «В год тысяча трёхсот двадцать седьмой, В апреле, в первый час шестого дня, Вошёл я в лабиринт, где нет исхода…».

Возле одного из корпусов увидели людей в рабочих комбинезонах, спросили: – Куда идти дальше? Рабочие показали в противоположную сторону и объяснили, что нужно идти от котельни к дому культуры, там калитка в монастырский сад – там и могила. Ми двинулись вглубь территории. Больных вокруг нас становилось всё больше. Впереди серел одноэтажный барак – наверно, дом культуры. Сергей, шедший впереди, заметил калитку в белой стене, и мы вошли в сад. Возле старой усыпальницы толпилось несколько больных; я заметила на тропе щенят – возможно, единственную радость этих людей.

В глубине сада, который, очевидно, когда-то был кладбищем, мы увидели окрашенную белой краской металлическую оградку. Никаких признаков могилы в нашем европейском понимании – просто поросший травой клочок земли, обнесённый оградкой. Чуть в стороне валялась источенная временем крышка чьего-то надгробия. Сад со всех сторон был окружен побелённой кирпичный стеной; внутреннее пространство, заросшее бурьяном, почти пустое. Так вот она, «белая ограда» – монастырское кладбище, то чем обычно называют место, огороженное вокруг церкви, хотя никаких следов церковного сооружения мы не нашли. Над деревянным чехлом усыпальницы, датированной на табличке 1501 годом, висел тяжёлый амбарный замок. И никаких надписей, свидетельств о том, что где-то здесь похоронен И. Гаспринский.

Вдруг в нескольких метрах от металлической ограды Сергей увидел придвинутую почти к самой стене гранитную глыбу, плиту, а на ней приблизительно такую надпись: Поставлено в память об Исмаиле-бей Гаспринском (1851–1914), выдающемся крымскотатарском гуманисте, просветителе, литераторе. 21.III. 1991 г. Лицевая сторона глыбы с надписью о Гаспринском была повёрнута к глухой стене: между стеной и глыбой – полметра. У основания глыбы – какие-то грязные тряпки и мусор. Вместо заботливо ухоженного места паломничества перед нами предстала мерзость запустения. Стыд и ужас! Запертая в узком пространстве, за семью вратами и замками, эта священная могила стала недоступной для многих из тех, кто хотел бы ей поклониться. У меня в руке был портрет молодого Гаспринского, и очень трудно было совместить его светлый образ с тем, что мы сейчас увидели. Возникло ощущение, что всё это происходит не наяву, а в каком-то кошмарном, зловещем сне, обращенном к нам, современникам, своими загадочными знаками, которые мы должны были разгадать.

Не только памятную стеллу «в честь» И. Гаспринского, но и всю культуру загнали в глухой угол, в лабиринт, из которого мы не можем найти выхода. Что-то подобное предвидел И. Гаспринский: он боялся, что радикалы заведут крымское мусульманство в безвыходную, глухую улочку, в исторический тупик.

Подавленные увиденным, мы убрали могилу и уже в сумерках возвратились в село Береговое.

1997–2003

«Томов премногих тяжелей» (Предисловие ко второму изданию «Александр Блок»)

А. М. Турков

Почти четверть века тому назад я получил из Киева небольшую, изящно изданную книгу дотоле неизвестного мне автора.

Он, Сергей Борисович Бураго, почти виноватым тоном сообщал, что она должна была выйти к столетнему юбилею Александра Блока, но «опоздала» и только сейчас он смог послать ее мне.

Много позже, уже при личном знакомстве, я узнал, что это прекрасное исследование не просто опаздывало, но и вообще с немалым трудом одолевало издательские пороги, и его более чем скромный по тем временам тираж объяснялся недоверием местного начальства к дебютанту, хотя такие авторитетнейшие специалисты, как А. В. Чичерин и Л. К. Долгополов, высоко оценили его диссертацию на ту же, блоковскую тему.

«Провинциальное» издание, книга Сергея Борисовича прошла почти незамеченной, хотя к ней были вполне применимы и давняя поговорка насчет золотника, что мал, но дорог, и фетовские строки:

Эта книжка небольшая томов премногих тяжелей
На весах у Музы.