Набег язычества на рубеже веков

Мой доклад о «диалогизме» «Евгения Онегина» Сергей Борисович слушает уважительно и внимательно. Он тотчас же подмечает его сильные и слабые стороны. Ему нравится, что я понимаю «диалогизм» этого произведения не только как «внутренние» беседы персонажей в их неизменной индивидуальной характеристике, а, прежде всего, как «диалог» с читателем разных видов и везде как более широкую проблему понимания художественного произведения в читательской среде разных эпох, вплоть до «открытости финала», когда читатель сам должен многое от себя «додумать». Но Сергею Борисовичу, видимо, кажется слишком прямолинейной и односторонней моя характеристика Ленского как «поверхностного» романтика. Он хочет уточнить, так ли именно думал Пушкин? Может быть, я слишком снисходительна к Онегину и несправедлива к Ленскому? Я напираю на то, что часть «вторая» пушкинских мыслей о дальнейшей судьбе Ленского (если бы он остался жив: «а может быть, и то – поэта обыкновенный ждал удел…») не случайно даётся автором «Евгения Онегина» как часть вторая, наиболее вероятная, наиболее правдоподобная. Пушкин, по моему мнению, не считал Ленского ни очень умным, ни очень дальновидным. Онегина сразу же удивила его восторженная любовь к Ольге – натуре однозначно простой, далёкой от романтики, значит, и собственный романтический психологизм Ленского тоже был весьма не сложен и не глубок. Возникшая между нами беседа на тему романтизма – подлинного и мнимого – вызывает среди присутствующих новую «вспышку» интересной дискуссии.

«Пушкинская тема» фигурирует и на специальной (юбилейной) секции Международной конференции «Язык и культура» июня 1999 года. Там мой доклад посвящен переводам «Евгения Онегина»: на украинский язык Максимом Рыльским и на польский – Юлианом Тувимом, т. е. оригинальными славянским поэтами и переводчиками «высшего ранга». Сергей Борисович и тут, прослушав мой доклад, даёт ряд ценных советов. Он рекомендует мне «перевести вопрос» в более широкую и теоретически сложную плоскость и не только в разрезе национальной славянской специфики (Россия, Украина, Польша Х1Х-ХХ веков) – основной смысловой акцент моего доклада, но и в аспект ритмомелодики, с национальными традициями тоже связанной, а это уже отдельная, тоже очень важная проблема в процессе художественного поэтического перевода. Его советами я и воспользовалась, публикуя именно такой анализ как дополнение к моему докладу о «диалогизме» «Евгения Онегина» в статье «А.С. Пушкин и проблемы мировой культуры» (Сборник научных трудов. – Т. 1. – К.: Логос, 1999).

Об отношении Сергея Борисовича к «пушкинской теме» можно вообще говорить много, потому что речь идёт не просто об «административном» участии в Пушкинской конференции Киевского национального университета имени Тараса Шевченко или же в Международной конференции «Язык и культура», а о том, что эта тема была одной из главных в научных увлечениях самого Сергея Борисовича на протяжении всей его творческой деятельности; он много думал над ней, много выстрадал, немало экспериментировал. И не только его доклад об особенностях именно «Медного всадника» как пушкинской поэмы был интересен сам по себе, но и соображения Сергея Борисовича в ходе дискуссии вокруг других докладов (ведь большинство выступавших на Пушкинских конференциях – это люди очень компетентные как специалисты). Важными остались и его замечания, пожелания, даже конкретные планы на будущее в украинской и всеславянской пушкиниане.

Я хочу свои заметки – воспоминания о Сергее Борисовиче Бураго – закончить тем, с чего я начала: разговор о таком человеке, как он, не может ограничиться парой фраз-воспоминаний. Он – всё время с нами в своей научной, организационной, педагогической и просто творческой деятельности. Это – не метафора, это оптимистическая реальность, которая нам после него осталась.

«Утро туманное, утро седое…»

П. А. Малофеев

Я благодарен судьбе за то, что на жизненном пути она свела меня с Сергеем Борисовичем Бураго – уникальным человеком, обладающим редким, особенно в наше время, даром – своей исключительной человечностью привлекать к себе людей. С Сергеем я впервые познакомился в августе 1961 года во время вступительных экзаменов в Белгородский педагогический институт на факультет русского языка, литературы и английского языка.

Мне бросился в глаза стройный, смуглолицый, с легким румянцем юноша с хорошими манерами и приятным бархатным баритональным голосом. Он был довольно контактный человек, и поэтому наше знакомство с ним состоялось очень легко. Хорошо помню, что лето 1961 года было жарким. Я с удовольствием выпил стакан очень холодного кефира и целую ночь перед письменным экзаменом по литературе провалялся с высокой температурой. А утром с раскалывающейся от боли головой и воспаленным горлом пошел на экзамен.