Наблюдатель

К Янгам я заявилась не то чтобы навеселе, но во всяком случае пропустив бокальчик для храбрости. Как обычно, прибыв в 14-й квартал до смешного рано, я отправилась скоротать время в букинистический на улице Булар. Этот магазинчик был чудесным реликтом того Парижа, каким люди рисуют его себе в воображении. Его хозяин Лео, ветеран «Красного мая»[43], – жилистый старичок, истый галл с седой шевелюрой и неизменной сигаретой в зубах. Я рассеянно перебирала потрепанные книги – ин-фолио, карманные издания, детективы в мягких пестрых обложках. Наконец, чувствуя себя обязанной хоть что-то купить, дабы не показаться мещанкой, юной позеркой или, того хуже, англофонкой, взяла в руки роман в твердом переплете – «Моряк из Гибралтара» – и протянула его Лео, который, прислонившись к стене рядом с дверным проемом, равнодушно глядел на меня сквозь облачка дыма. Он перевернул книгу и произнес:

– C’est pas mal[44].

Потом поведал, что ходил на фильм по этой книге в кинотеатр Латинского квартала, когда был (тут он оценивающе меня оглядел) примерно моего возраста.

– Z’avez un accent, mademoiselle. Z’êtes d’où?[45]

Частота, с которой парижане высказывались по поводу моего явно иностранного происхождения, не переставала меня поражать. Хотя, поскольку я была британкой, да еще и белой, их замечания скорее были вызваны любопытством, чем враждебностью. С другой стороны, акцент служил мне своего рода спасательным кругом, позволяя не вступать в нежелательные разговоры, когда я была слишком пьяной или уставшей, да и вообще избегать излишнего погружения – и это не раз выручало меня в прошлых отношениях. Благодаря французскому я раскрыла множество новых граней своей личности. Прежде всего – нежная, податливо-женственная, не таящая в себе ни намека на угрозу. Именно эту мою ипостась предпочитали мужчины – что, впрочем, было совсем не удивительно. Позднее я научилась использовать ее и как плащ-невидимку, и как коронный номер – по обстоятельствам. Когда же я обрела уверенность в себе и перестала отчаянно пытаться понравиться или доказать, что чего-то стою, то по достоинству оценила ту отстраненность – и связанную с ней свободу, – которую давало мне общение на другом языке. Вполне естественно и то, что даже ругаться мне было легче по-французски, чем по-английски, или что на французском у меня куда лучше получалось разрывать нежелательные отношения и гневно высказывать людям все, что я о них думаю, во время велосипедных прогулок. В общем, не так давила ответственность: французские слова имели для меня гораздо меньший вес, а значит, и относилась к ним я более беспечно.

Поделившись со мной своим Сamel без фильтра, Лео принялся рассказывать о том, как когда-то жил в Оксфорде и занимался греблей. Бывала ли я когда-нибудь на лодочной гонке Оксфорд – Кембридж? Пришлось признаться, что нет, и тогда он, проявляя недюжинный литературный талант, начал в красках описывать это действо, отвлекшись лишь для того, чтобы предложить мне бокал вина (время было уже подходящее) и, исчезнув ненадолго в глубине лавки, вернуться с пыльной бутылкой и тремя бокалами. Поставив их на импровизированную барную стойку (которой служила кипа толстых томов о пещере Ласко[46]), он разлил вино: мне, себе и своему другу Франсуа, который вот-вот должен был прийти и принести колбасы на закуску. В голове у меня и без того уже затуманилось от табачного дыма, беспрепятственно пробиравшегося по горлу. «Зато буду раскованнее за ужином», – утешила я сама себя.

– Привет! – восторженно прощебетала Анна, порывисто обняв меня прямо на пороге. – Выглядишь потрясающе! Отличная прическа.

На самом деле волосы у меня были такие же, как и всегда.

– Смазала вчера вечером кокосовым маслом.

– Да! Точно! Ты похожа на циркового пони!

«Это что, комплимент?» – гадала я про себя, проходя вслед за ней в тепло. На диване лениво развалилась какая-то девушка – я решила, что Кларисса (во всяком случае это подтверждали мои обширные поиски в соцсетях). Она обладала совершенно особенной, по-настоящему английской красотой. Густые светлые волосы ровно подстрижены, ниже мочек, но выше плеч, а лицо такое хорошенькое (светло-голубые глаза, нос как будто после ринопластики, густые темные брови), что даже мешковатый акриловый джемпер выглядел на ней потрясающе. Я тут же почувствовала, что оказалась на ее территории, и применила единственную известную мне тактику – почтительное дружелюбие.

– Привет, – пропела я с чрезмерным энтузиазмом. – Как здорово наконец-то с тобой познакомиться!

Не разжимая губ, она улыбнулась в ответ.

– Слышал, Майкл? – крикнула Анна в сторону кухни, пытаясь разрядить обстановку после подчеркнуто невербальной реакции Клариссы. – Познакомиться! То есть они явно еще не знакомы. Мы ведь тебе говорили, – продолжила она, повернувшись к падчерице, – отец был уверен, что Лия – одна из твоих университетских подружек.

– Ну да, – ухмыльнулась Кларисса. – Как будто папа знаком хоть с кем-то из моих друзей!