Наблюдатель

– Да. Но ведь мнения у людей, бывает, меняются. Джулиан, я была уверена, что вам это давно известно.

Вейгерт слушал их лишь вполуха. Его разум лихорадочно работал. Если ему удастся доказать истинность этой межвселенской коммуникации, мир еще раз изменится. Если. Прецеденты – не доказательства. Чтобы доказать это – научно, математически – потребуется, помимо его самого, армия молодых физиков со свежими идеями, батальон программистов…

И все же Вейгерт уже знал в глубине своей старой души, что эта странная, немыслимая вещь – правда. Это случилось. Сэмюэл Луис Уоткинс, вместе с которым он пьянствовал в Оксфорде, который был шафером на его свадьбе с Роуз, преуспел в том, что планировал с самого начала. Сэм Уоткинс не только обманул смерть, но и нашел способ доказать свой успех.

– Повторите! – потребовал Джулиан с таким напором, что Вейгерт даже отвлекся от своих мыслей и отвернулся от экрана. Горящий, как луч голубого лазера, взгляд Джулиана столкнулся со взглядом Кэролайн. Что происходит? Что он хочет услышать во второй раз?

– Я сказала, что приняла решение. Если это действительно сообщение от моего двоюродного деда, то я обязана разобраться, по-настоящему разобраться в… во всем этом. Я не могу покинуть проект, пока не узнаю, сколько возможно о… о том, что только что произошло. Я остаюсь, Джулиан. Я обязуюсь проработать здесь еще год. – Она повернулась и в который раз посмотрела на пять точек, обладающих силой изменить мир. На ее лице Вейгерт увидел надежду, страх, благоговейный трепет, скептицизм и волю и понял, что все то же самое, вероятно, написано сейчас и на его собственном лице.

Сэмюэл Луис Уоткинс совершил то, чего страстно желали многие смертные, но не смог никто: пройти телесную смерть и отправить сообщение, чтобы утешить тех, кто остался в живых.

52

Из тех, кого не было в зале, о появлении пяти точек сообщили только Тревору – Каро поставила это непременным условием своего дальнейшего участия в проекте. Секретность устраивала всех. Джорджу требовалось время, чтобы отыскать математическое обоснование этого нового, еще более радикального изменения в физике. Джулиан не хотел, чтобы что-то усложняло и, возможно, срывало его планы относительно следующих шагов проекта. Эйден одобрял все, что делал Джулиан.

Тревор, разбиравшийся в математике гораздо лучше Каро, проводил долгие часы с Джорджем.

– Я для него всего лишь нечто вроде микрофона, куда он говорит, чтобы слышать себя, – сказал ей Тревор, зайдя в ее комнату в конце очередного долгого дня, – но Джордж твердит, что сейчас ему это позарез необходимо.

– Бедняжка Тревор, – посочувствовала Каро. – Я рассказываю тебе о своем решении остаться здесь еще на год, Джордж рассказывает о физике, а два дня назад я подслушала, как ты с великим терпением выслушивал тираду Джеймса о небрежности техников, выбрасывающих грязную посуду в корзину для грязного белья.

– Что поделать, все это важно, – ответил он. – Ладно, битые тарелки Джеймса – это мелочь. Но послание Сэма… Все, молчу, молчу! Это мы уже не раз обсуждали.

– Сомневаюсь, – медленно сказала она, – что мы когда-нибудь сможем обсудить это во всех подробностях. Слишком уж оно велико.

– Но сегодня даже не будем пытаться, – сказал он, поцеловал ее и ушел.

Этим вечером Джорджу придется обойтись без своего «микрофона». Тревор провел с ним весь день, а Каро в это время знакомила с хирургической бригадой нового хирурга, Лизу Каммингс. Невысокая, энергичная, излучающая уверенность, но вовсе не высокомерная, доктор Каммингс задавала только нужные и важные вопросы. Она понравилась Каро. Но на сегодняшний вечер Каро и Тревор договорились устроить себе выходной от всего, что связано с базой и наукой, и поскольку еще нельзя было выйти за ворота, не подвергнувшись осаде репортеров, просителей и просто психов, этот выходной они намеревались провести прямо здесь, в комнате Каро, как только вернутся из «трапезной» после обеда. Сегодня вечером не должно быть никаких разговоров, кроме легких или сексуальных, несмотря даже на то, что поводом было празднование ее решения продолжить работу в проекте.

Каро сама себе не верила, что согласилась остаться здесь еще на год. Но еще труднее было поверить, что она сможет прожить без Тревора и без окончательного, раз и навсегда, решения насчет истинности первичной роли наблюдателя для бытия. Разве может быть что-то важнее, чем узнать, что такое реальность, что такое она сама, что такое смерть? И есть ли смерть вообще?

Пять точек азбуки Морзе сотрясли ее мир до основания. И каким-то образом встряска заставила ее внимательнее вглядываться в окружающее и лучше осознавать его. Видеть его более реальным. Новым.