Наблюдатель. Фантастическая правда, или Второе пришествие Христа

Отчет посольства о происшедшем в храме и беседе с галилеянином, если ее можно назвать беседой, Каиафа поначалу встретил вспышкой гнева и бранными словами. Но состояние это длилось не более пяти минут. Так же резко оно поменялось; он уже улыбался, потирал руки и вообще испытывал чувство полного удовлетворения. Для человека, впервые наблюдавшего подобную перемену настроения, это показалось бы необычным, но не для тех, кто знал его, и тем более тех, кто часто общался с первосвященником по службе. Стиль такого поведения Каиафа изобрел для того, чтобы выхлопом гнева сначала загнать противника в угол, а затем неожиданно сменить гнев на милость и тем самым как бы показать свою отходчивость, щедрость, бескорыстие. Но знавшие его люди давно раскусили первосвященника и не обращали внимания на хитроумный прием.

На сей же раз улыбки, потирание рук и показное удовлетворение посрамленные галилеянином старейшины посчитали неуместным.

– Чему ты так рад, Каиафа, – начал один из них. – Тому ли, что сила и влияние галилеянина растут, что он в храме (в самом храме!) полощет синедрион, что иудеи вопят осанну и стелют одежду под ноги осленка, на который он восседает как Мессия?

– Что обещает в три дня разрушить Соломонов храм!?. – поддержал сосед старца.

– Скажи нам, Каиафа, – продолжил начавший обвинение старейшина. – Не вступил ли ты в сговор с ним как с будущим Царем иудейским и не присмотрел ли местечка около его трона?

Хохот Каиафы был ответом на обличительную речь старейшины. Каиафа смеялся от всей души, искренне, раскатисто, до слез. Все недоуменно взирали на него в ожидании объяснения неподобающей, по их мнению, реакции. Наконец, первосвященник унялся. Поискав взглядами место, куда бы пристроить намокший от слез и выделений из носа платок и не найдя такового, засунул его в карман и начал речь. Не оправдательную, напротив, наступательную.

– И ты, благословенный Барух, и вы отцы Отечества, скажите: помните ли вы Иуду галилеянина, того самого, кто родился в Гамле на Голанских высотах и подбил своих земляков на восстание против указа цезаря о проведении переписи иудеев? Должны помнить, ибо не прошло и три десятка лет с того дня, когда римляне утопили в крови столицу Галилеи. Скажите мне, умники, знаете ли вы нрав своего народа, его горячность и легкомыслие, страстное желание возродить царство Давидово и глубину веры в Мессию? И если знаете, скажите, что произойдет с нашей родиной, если безрассудные иудеи признают галилеянина Иисуса своим царем? Что станет с храмом? Я отвечу, что… Останется одна стена для оплакивания. Вот почему, Барух, я возрадовался, услышав твой рассказ о беседе с лжепророком; порадовался, прежде всего, тому, что ее итогом стало посеянное вами, отцы, зерно сомнения народа в галилеянине. Говорят, от любви к ненависти один шаг. И он сделан! Теперь надо закрепить успех. Привлекать надежных людей; пусть сеют как можно гуще сомнения и порочащих о нем слухов среди богомольцев. Мне доложили, что галилеянин во всеуслышание объявил о своем решение навсегда покинуть храм. Аплодирую! Одно из двух: или он, подобно хитрому лису, унюхал перемену отношения народа к нему, или просто-напросто струсил. Но теперь он у нас в руках. Он в ловушке!

– Что значит в «ловушке»? – недоверчиво спросил старейшина. – Покажи нам его.

– Не сегодня. Потерпи денек-другой. И последнее: я считаю, что суд над смутьяном должен состояться сразу после пасхи.

– Какой еще суд! – перебил неугомонный старейшина. – В темницу его, в каменный каземат!

– Мы должны в интересах синедриона соблюсти Моисеев закон. А закон гласит: никто не может быть осужден без предварительного следствия и без подтверждения вины не менее, чем двумя свидетелями. Что же касается срока суда, то я вижу две причины проведения его после пасхи. Первая: схлынет народ из Иерусалима. Вторая: вынесенный приговор, как вы знаете, должен быть исполнен вечером того же дня, когда вынесен. Теперь представьте себе, что он будет приговорен к смерти… Сегодня четверг, завтра пятница, а в субботу пасха. Вы хотите омрачить великий праздник? Так что потерпите, отцы.

На том совещание закончилось. Когда последние старейшины покинули Каиафу, он вызвал доверенного служителя и забросал его вопросами:

– Гость заждался? Как он ведет себя?

– Как и положено вести бродяге в ожидании господина. Правда, в последний час ерзал на стуле.

– Секретная комната свободна?

– Обижаете, господин. Пчелка Байн улетела в полдник.

– Но она вернется к ночи? – испуганно спросил первосвященник.

– Господин, подошла очередь сладкой Зиссе…

– Ну, хорошо, хорошо… Принеси туда кувшин с белым вином и фрукты.

– Сейчас? – удивился стражник.

– Да. И приведи туда Иуду.

– Я не перестаю удивляться тебе, господин. Пить вино с бродягой!..

– Ты когда-нибудь исчезнешь с глаз моих, болтун?