Наблюдатель. Фантастическая правда, или Второе пришествие Христа

Слух об изгнании из храма торжников вывел из себя Каиафу. Не замедлили явиться старейшины из близкого окружения первосвященника. Возмущение их не знало предела. И был повод для возмущения. Синедрион за дни пасхи имел доход, которого хватало не на один год. Одних агнцев продавали не менее четверти миллионов. Налажен был и обмен денег, поскольку за пределами Иудеи еврейских денег за ненадобностью ходило мало, а подати на храм собирались исключительно в еврейской валюте. Потому-то и везли иностранцы на обмен динарии, драхмы и мини. При этом синедрион устанавливал размеры пошлины, которая и наполняла бюджет Иерусалима, а точнее, синедриона и самого первосвященника. И вдруг какой-то оборванец рушит отлаженный веками, еще со времен Моисея, порядок! Старейшины в ярости требуют от Каиафы принятия немедленных крутых мер. Первосвященнику, имевшему свой план устранения пророка, но якобы не по воле синедриона, а по воле народа, с трудом удается утихомирить членов старшин. «Идите в храм, – говорит он, – и спросите его, на чем основывает право поступать так, как поступает. Задайте ему этот вопрос в присутствии народа от лица синедриона. Спросите, пророк ли он и, если признает это свое назначение, спросите далее: разве синедриону не принадлежит полное право испытывать пророков и судить об их достоинстве, как предписывал Моисей?».

Посольство тут же было сформировано из разных сословий – старейшин и книжников, которые поспешили в храм, где Иисус продолжал вести беседы с богомольцами и язычниками из Рима, Греции, Крита. Воодушевленные послы были уверенны в том, что предложенное Каиафой исследование существа дела, вполне законное, будет поддержано народом, и наконец враг окажется в ловушке. Ибо как он еще может оправдать свои поступки, если не признанием себя Мессией, царем иудейским, а это означает, что безумец попадет под власть Пилата. Ну, а всадник не станет нянчиться с тем, кто объявляет себя властителем страны, которая всецело и навечно принадлежит кесарю.

Посольство, охраняемое стражниками храма, приблизилось к виновнику скандала. «Синедрион, – начал один из старейшин, – руководствуясь законом и наделенными правами определять кто есть Мессия, желает знать, какою властью, Божескою или человеческою, ты делаешь все это, а именно: принимаешь от народа название Сына Давидова, входишь с торжеством в Иерусалим, изгоняешь из храма торжников, совершаешь прочие дела, находящиеся под юрисдикцией признанной народом власти – Верховного синедриона? Кто дал тебе власть сию? От Бога ли ты ее получил непосредственно или уполномочен кем-то, имеющим непосредственное общение с Богом?»

Повисла такая тишина, что можно было бы услышать летящую муху. Все присутствующие напряглись в ожидании ответа на вопрос, который задавали себе все иудеи. Да, они поддерживали галилейского пророка, надеялись на него, верили в него, но и вековую власть синедриона почитали как данную самим Моисеем и, следовательно, непреложную и справедливою в своей основе. Пожалуй, лишь ученики Иисуса пренебрегали синедрионом, считая, что должны более слушаться Мессии, чем синедрион.

Итак, что ответит Иисус?

– Спрошу и я вас, – с улыбкой начал он (в дискуссиях книжников было принято отвечать на вопрос вопросом и даже поощрялся такой прием), – и если вы ответите мне на мой вопрос, то и я отвечу на ваш, какой именно властью руководствуюсь.

Книжники молчали, что означало согласие.

– Как вы считаете, – с той же улыбкой спросил Иисус, – крещение Иоанново и служение его откуда пришло: с небес от Бога или это изобретение человека?

Смущение посольства тут же было замечено присутствующими при следствии людьми. Большинству иудеев было известно отношение синедриона к Иоанну, как и о неразрывной его связи с Иисусом. Наедине с Иисусом старейшины могли бы без опасения вызвать протест со стороны народа, почитающего убиенного пророка, прямо ответить, что в служении его нет ничего божественного, добавить к этому мнению, что Предтеча будто бы имел в худшем случае корыстные виды, а в лучшем – виды совершенно бесплодные, скорее всего, навеянные психической болезнью. Да, они могли бы высказаться прямо и откровенно наедине, но не в присутствии народа. И поэтому молчали. И поняли: в ловушку, куда намеревались заманить Иисуса, попали сами. «Если скажем, – рассуждали молча, – что Иоанн был пророк, то галилеянин спросит, почему мы не приняли его крещение и не поверили его свидетельству о нем. Если скажем, что в крещении нет ничего божественного, то народ в отмщении за святого мужа побьет нас камнями».

– Что же вы молчите, всевидящие и всезнающие лицемеры? – с насмешкой, которая так возмущала начальников синедриона, спросил Иисус.

– Не знаем, откуда Иоанново крещение. Синедрион еще не решил.

Иисус, видимо, решил морально добить незадачливое посольство:

– Но, может, хотя бы у одного из вас есть собственное мнение на этот счет?

Убеленные сединой послы не знали куда себя девать.

– Что ж, договор, как говорится, дороже мины… И я вам, вожди слепые, не скажу, какой властью сие творю.