Иерусалим еще спал, когда дом синедриона заполнился старейшинами, фарисеями и книжниками. Некоторые из них участвовали в заседании первого суда, но теперь судилище пополнилось и той частью, которая предпочла глубокой ночью предаться сну. Среди них оказался и авторитетный судья Велвел, ученик мудреца Галлиэля Рабана, страстный спорщик, имя которого означало «волк». Как только Каиафа напомнил собравшимся о решении суда предать галилейского пророка смерти и пояснил за какие именно преступления он осужден (Иисуса еще не ввели в зал совета), Велвел потребовал присутствия обвиняемого.
– Разумеется, ты получишь возможность увидеть лжемессию, – недовольно сказал Каиафа. – Но, пожалуйста, не устраивай здесь диспут. – И дал команду ввести Иисуса.
Велвел, подойдя к обвиняемому, пристально глядя на него, по-отечески, дружелюбно спросил:
– Знаком ли ты с мудрейшим Галлиэлем и его учением?
– Это не касается дела! – вскричал первосвященник.
– Позволь мне, Каиафа, самому судить, что касается, а что не касается, – осадил первосвященника Велвел. – Я призываю судить по закону. Ежели он называет себя Мессией, суд вправе потребовать от него доказательств. Далее суд должен рассмотреть суть его учения и свершенных им дел. Всего этого не сделано. Следовательно, состоявшемуся ночью суду лишь придан вид законности. Суд соблюден по форме, а на самом деле свершилось неправосудие. Так оценил бы его и твои действия Галлиэль.
– Велвел, синедрион не место для дискуссий. И он не классная комната для твоих упражнений в мастерстве ораторства. Речь идет о безопасности Отечества, а не о законности-незаконности. Вы, – он обратился ко всем присутствующим, – ничего не понимаете! Ненавидящий нас Рим только о том и мечтает, чтобы пролить кровь нашу, повесить римские знамена на священный храм и окончательно поработить Иудею. Ему нужен лишь предлог. И вот является галилейский пророк, объявивший себя Мессией… Наши соотечественники, полные благородным стремлением к свободе, но тупые, как и некоторые из вас, готовы извлечь из чехлов мечи, идти на приступ римской власти. И что? Вы не догадываетесь о том, что произойдет?!
– Закон должен быть во всех случаях соблюден! – раздались одинокие голоса с галерки.
– Глупцы! – взъяренный Каиафа вновь разорвал одежду на груди. – Что важнее, спасти одного человека или спасти Отечество? Да будь он трижды прав, все едино он должен стать жертвой. Он, а не весь народ! Разве любой из вас бросится спасать одного агнца, когда рядом все ваше стадо оказалось в смертельной опасности? Скажи, Велвел, – Каиафа ткнул пальцем чуть ли не в лицо старейшины. – Скажи, премудрый, чем ты пожертвуешь: человеком, присвоившим звание Мессии, или всеми нами?
Велвел молчал. Утихла и галерка. Каиафа, подумал Наблюдатель, припер их к стенке. Несогласным оставалось одно: умолкнуть или в знак протеста демонстративно покинуть зал заседания. Но Каиафа не одержал бы полной победы, если бы позволил им поступить таким образом.
– Задержитесь, слепцы! – повелительным голосом и поднятой рукой остановил он готовых удалиться. – Велвел, что сказано в талмуде о казнях, которые имеет право применить наш сенат? Ты молчишь? Тогда я скажу: побиение камнями, сожжение, отсечение головы, удавление.
Возмущенные оппозиционеры (их оказалось менее десяти), размахивая руками и делая неприличные жесты другими частями тела, покинули судилище.
Неважно, какая казнь, – пробурчал Анна, когда шум утих, – а важно то, как поведет себя народ, узнав об убиении галилеянина. Перед нами есть пример: отсечение головы Иоанна. Правителя Галилеи Ирода Антипы и по сей день ненавидит народ. Наш случай – один к одному.
– Ты как всегда прав, Анна, – поддержал Каиафа тестя. – И вот поэтому я предлагаю передать преступника Пилату. Пусть судит прокуратор. И судит по римскому закону. А это – крест! Но в таком случае вся вина за смерть лжемессии ляжет на римскую власть. А мы, синедрион, не причем.
– Хитро! – зашумели старейшины. – Но что скажет прокуратор, когда ты придешь к нему с извещением о нашем решении передать в его руки смутьяна?
– Почему «я приду»? Меня одного он пошлет куда подальше. Придем все. И в один голос потребуем казни. Тотчас же идем. Надо покончить с этим галилеянином сегодня, в пятницу. Ибо завтра суббота. Так что каждая минута на счету.
Суд Пилата
Если бы прокуратору Понтию Пилату кто-либо, пусть даже из близкого окружения, осмелился задать вопрос, что (кого?) он любит, что (кого?) более всего ненавидит, он при условии пребывания в хорошем расположении духа ответил бы: люблю супругу Прокулу, ненавижу иудеев.