– Это дневник безымянного раба Аврама, в нем подробный рассказ о странствиях Аврама из Харрана в Палестину. Мы долго размышляли, не ввести ли вас вновь в сон, дабы вы воочию увидели все, что происходило во время его странствования. Но медики и психологи воспротивились, заявив, что видения оставляют глубокий след в психике. Поэтому было решено познакомить вас с дневником свидетеля переселения, человеком образованным и наблюдательным. Рукопись написана в двух экземплярах; один для господина, другой для себя. В эпилоге он кое-что рассказал о себе, правда, не оставив имени. Он объясняет это беспокойством о себе: авторский экземпляр мог попасть в руки Аврама, а в нем не только комплименты герою. Автор – бывший писец при храме Экур, очевидно, пользовался уважением и даже славой, но, как часто случается, увлекся вином и пивом, набрав заказы, не смог исполнить их в срок, залез в долги и, наконец, был выставлен на торги в Харране. Тут его и выкупил Аврам. Скорее всего, с целью увековечить свое имя посредством созданного писцом произведения. Косвенным доказательством тому служит тот факт, что Книга фактически ничего не знает о путешествии Аврама из Ура до Харрана, но довольно пространно излагает перипетии странствования из Харрана до Египта и Вирсавии. Следовательно, на первом отрезке пути бытописателя у Аврама еще не было. Конечно же, экземпляр летописи, предназначенный для Аврама, затем оказался у наследников «отца народов», далее попал в руки священников-переписчиков, подвергся чудовищной правке и изъятиям. В итоге вы, люди, знакомы лишь с малой частью из того, что содержится в летописи раба Аврама.
– Благодарю за заботу о моем психическом состоянии. – Профессор с сомнением поворачивал переданную ему рукопись то одной, то другой стороной. – Однако я никак не пойму зачем мне так глубоко знать о похождениях Аврама. Ведь должна быть какая-то цель?
– Ах, профессор, и жить торопитесь и чувствовать спешите. Придет день – узнаете.
Дневник раба. Первая часть
Разные жизненные обстоятельства, о которых я по некоторым причинам не стану распространяться, привели меня на рынок, увы, в качестве раба. Это случилось поздней весной, когда потоки вешней воды с Армянского Тавра унесли с берегов божественного Евфрата все, что накопилось на них за год, когда буйными цветами и зеленью покрылась вся прилегающая к реке долина, а финиковые пальмы созревающими плодами. В тот день я стоял с непокрытой головой на рыночной площади и ожидал покупателя – нового хозяина. Трое моих кредиторов не в первый раз пытались от меня избавиться, но у них ничего не получалось, потому что объявляли чрезвычайно высокую цену. Впрочем, в их оправдание замечу, запрашиваемая сумма была не выше той, которую я им задолжал.
Месяца два назад в Харран прибыла большая группа переселенцев-хабиру с низовий Евфрата, и мои кредиторы рассчитывали, что среди них может оказаться покупатель. Дело с продажей меня осложнялось еще и тем, что я ничего не умел делать руками, кроме как переписывать старые гимны, песни, сказания, по заказу градоначальника описывать городские истории и составлять договоры продавцов и покупателей. Лишившись этой работы, я никому не стал нужен. Один из кредиторов, а именно, судья, был настолько великодушен, что прикармливал меня остатками со своего стола, отвел уголок в доме возле мавзолея-гробницы. Я обязан был раз в неделю делать генеральную уборку трехэтажного дома и учить его внуков грамоте. Моя работа у него, безусловно, стоила ночлега и скудного питания и все же судья тяготился мною. По двум, на мой взгляд, причинам. Первая заключалась в том, что он испытывал неловкость, поскольку в недавнее время мы были с ним на равных, одинаково почитаемыми в городе, а теперь я пал до уровня раба и он не знал, как себя со мной вести. Вторая причина: его донимали двое других кредиторов, считая, что он напрасно благоволит ко мне, к тому же извлекает хоть и малую, но пользу, а они остались с носом. Бывший мой коллега и кредитор, тоже писец, настаивал на том, чтобы передать меня ему, но судья под разными предлогами оттягивал эту меру, справедливо полагая, что тот буквально сдерет с меня шкуру. Вот в какой ситуации я оказался, стоя под палящим солнцем на рыночной площади в ожидании нового господина. Морально я был готов ко всему и испытывал одно желание: опустошить большую кружку холодного пива. Несбыточная мечта в моем положении!
Подошедший к нам хабиру был высок, седеющая борода его прощалась с последним локоном рыжеватых волос, на плечах халат из дорогого полотна, но уже поношенный.
– Что умеет делать твой раб? – обратился он к продавцу, управляющему судьи.
– Ничего такого, что пригодилось бы тебе, – ответил тот.
– Ты изначально ко мне недоброжелателен, о причинах твоего отношения не знаю, но догадываюсь. Однако ты не хозяин этого раба, ибо если бы был хозяином, ты вел себя с потенциальным покупателем иначе. Поэтому я обращусь непосредственно к самому рабу: «Что ты умеешь делать?»