Выйдя из города и обозревая напоследок с холма его развалины, Аврам с грустью размышлял о том, что честолюбие человека переполнило чашу, льется через край и ни к чему хорошему это не приведет. А рядом с чашей честолюбия стоят сосуды злобы, зависти, похвальбы, нетерпимости. И они вот-вот будут переполнены. А что же боги? Почему они допускают это? Или Фарра прав, говоря о том, что каждый человек имеет личного бога? Но если так, тогда нет шумерских, вавилонских, аккадских богов, тогда сам человек и есть Бог! И сам человек определяет для себя, что законно, а что нет, что есть зло, а что добро… Вот тот же отец утверждает, будто он родил Аврама и еще двух сыновей, когда ему исполнилось семьдесят лет. Разве он разучился считать? Зачем он увеличил число в два раза? Да потому что так принято: за кружкой пива похваляться прожитыми годами, числом голов в стадах овец и коз, слитками золота, которых он, возможно, никогда не держал в руках. Ах, вот я каков, бога за бороду взял – так рассуждает человек. Мысль Аврама затем переместилась вбок, он подумал о себе, о трудном пути с насиженного места в неизвестное. Ему исполнилось тридцать восемь лет, когда он вышел из Ура. Седьмой год колонна идет в Харран. Лет в сорок пять, если такова будет воля богов и… берберов, он придет в Харран. Так что добрая половина жизни прожита. И ради чего, зачем? Ради кожаных мешочков, в которых надежно спрятано золото и серебро?
В Харран поредевшая колонна переселенцев пришла в конце апреля. В горах Армянского Тавра снег активно таял, Евфрат вспухал, местами выходил из берегов, фермеры днями и вечерами работали в поле, устраивали запруды для вешней воды, которой в сухое лето так будет не хватать. Переселенцы разбрелись по городу в поисках работы и мест для сна и отдыха. В семье Фарры остались Аврам и Лот с женами и два десятка рабов. Остальных рабов Аврам продал на городском рынке, а пятерых за верную службу отпустил на четыре стороны света.
Второй визит Ангела
В последние месяц Кручинин, освободившись от постоянного присутствия на рабочем месте, постепенно и незаметно для себя перешел на новый режим жизни. Допоздна сидел за рабочим столом и поздно пробуждался. Завтракал в десять, а то и в одиннадцать часов, гулял в сосновом бору, после чего, перекусив, опять занимал место за столом. Ужинал тоже поздно, непременно с двумя-тремя рюмками Царской водки.
Но сегодня, в воскресенье, проснулся рано, в шесть часов. Сварил кофе, добавил сливок и только принялся набивать табаком трубку, как дверь сама по себе открылась. Никто в такую рань, подумал Кручинин, кроме Ангела не потревожит.
И предчувствие не обмануло его. Посланец небес, как и в первый визит широко открыв дверь, вошел с ироничной улыбкой, говорящей о неизбежности его явления и бессмысленности препятствовать этому. На сей раз одет он был в костюм «Большевичка», сиреневую рубаху, поверх которой болтался небрежно завязанный галстук с изображением попугая. Из гардероба советских времен, пояснил он, заметив недоуменный взгляд Кручинина. На руке висел плащ цвета охры, с которого стекала вода. Андрей Иванович глянул в окно и убедился, что дождя нет и явно не было и ночью, следовательно, рассудил он, Ангел прибыл оттуда, где дождь шел.
– Не напрягайтесь, коллега, – с той же ироничной улыбкой промолвил Ангел. – Я пять минут назад попал под ливень в Харране.
Он изучающе оглядел Кручинина с головы до ног и сделал вид, что удивлен:
– Однако, Андрей Иванович, что случилось, почему на ваши плечи не накинут плащ с золотыми нитями, подарок энзи? Бережете для приема в Георгиевском зале, где президент раздает награды? Если не ошибаюсь, именно в этом зале это действо происходит?
– Представления не имею, – огрызнулся Кручинин. – Не имел чести быть отмеченным наградами. А какое дело вас занесло в Харран?
– Увы, пришлось сделать крюк, прежде чем заглянуть в Кратово. Хотел повидаться с вами именно в Харране, но не успел. Слишком рано вы проснулись. Кстати, чаем не угостите? Как и в прошлый раз: пакетик цейлонского, розетку варенья.
– К сожалению, малинового нет, закончилось.
– Но ведь есть смородиновое с крыжовником, а оно ничем не хуже малинового.
Андрей Иванович исполнил заказ и в ожидании продолжения монолога сел напротив Ангела. Может, он и ошибался, но внутреннее чувство подсказывало, что посланец относится к нему снисходительно. Казалось, он нехотя, вынужденно исполняет поручение важного лица, и будь его воля он куда как с б
– Есть пиво темное, не желаете?
– Ах, профессор, профессор, вы еще и искуситель! Ну, как можно с утра да, пожалуй, и крепкое?
– Ну, как хотите…
– Андрей Иванович, вы, что, шуток не понимаете? Непременно следует продегустировать и сравнить с харранским. Я ведь в Харране только что опустошил двухлитровый сосуд.