Как сформулировал Набоков в предисловии к роману «Под знаком незаконнорожденных», «смерть – всего лишь вопрос стиля, простой литературный прием, разрешение музыкальной темы» [Набоков 1997–1999, 1: 202]. В «Истинной жизни Себастьяна Найта» роман Себастьяна изображает эту формулировку шутливо и лирически, в то время как Набоков передает трагедию и показывает способы ее преодоления. В произведениях обоих авторов уровни реальности смешиваются, становятся неразрывными, а сюжет неразрешимым, потому что все подвергается постоянным метаморфозам: идентичность, жизнь, смерть и сам жанр произведения. Триллер Себастьяна превращается в мемуары Набокова; комедия Стоппарда – в метафизическое размышление. С помощью Стоппарда мы прочитываем роман Себастьяна как пьесу внутри пьесы, чья двойная реальность спиралью расширяется вовне, чтобы включить собственную жизнь Набокова и его роман как размышление о непознаваемом определении слова «реальность».
Метод субтекстуального анализа, имплицитный как в пьесе Стоппарда, так и в романе Набокова, раскрывает в обеих книгах тематическую глубину и невозможность достичь окончательной разгадки. Чем пристальнее смотришь на живую материю под микроскопом, тем бесконечнее и непостижимее становится творение. На макроскопическом уровне поле референции волнами расширяется вовне, включая все возрастающее количество прямо или косвенно связанных с ним текстов, требующих внимательной интерпретации; Набоков просит читателей истолковать свою книгу в процессе ее развития как вызов и ответ, как постановку задачи и ее возможное решение. В «Истинном инспекторе Хаунде» Стоппард дословно, хотя, возможно, для большинства незаметно отсылает к набоковскому интересу к взаимной игре между искусством и реальностью, а затем сдвигается в прошлое, помещая эту тему в шекспировскую игру «Сна в летнюю ночь». Какими бы шутливыми, эксцентричными и уникальными ни были эти произведения искусства, они возникают из континуума и используют подтексты, чтобы помочь нам различить макрокосм в микрокосме.
Часть II. Русскоязычное / Англоязычное[80]
Глава 2. Британские подтексты
Личная моя трагедия – которая не может и не должна кого-либо касаться – это то, что мне пришлось отказаться от природной речи, от моего ничем не стесненного, богатого, бесконечно послушного мне русского слога ради второстепенного сорта английского языка, лишенного в моем случае всей той аппаратуры – каверзного зеркала, черно-бархатного задника, подразумеваемых ассоциаций и традиций – которыми туземный фокусник с развевающимися фалдами может так волшебно воспользоваться, чтобы преодолеть по-своему наследие отцов.
В 1938–1939 годах, работая над своим первым англоязычным романом и одновременно заканчивая последний русскоязычный, Набоков борется с утратой русского языка и культуры, в которых творил. Эту утрату он преодолевает, заменив русскоязычные «подразумеваемые ассоциации и традиции» на английские. В добавление к прямым отсылкам, которые относятся к книгам, читаемым персонажами, Набоков создает аллюзии за счет цитат и сюжетных параллелей с произведениями английских и американских писателей и таким образом порождает своего собственного английского медиума, помещая англоязычную вселенную в лингвистическое посмертие, где он надеется воскресить дух своего русского искусства. Чтобы написать «Истинную жизнь Себастьяна Найта», Набоков конструирует новый язык из материалов, масштаб которых варьируется от одного индивидуального слова до целых комплексов литературных произведений. И, как в любом языке, возможные рекомбинации и их отголоски бесконечны. С одной стороны, «Истинная жизнь Себастьяна Найта» – жестко структурированное и глубоко продуманное сочетание далеко не случайно отобранных языков и подтекстов; с другой – набоковские материалы открывают бесконечность новых возможностей.