Набоков и неопределенность. Случай «Истинной жизни Себастьяна Найта»

Но слово «казуистический» представляет собой проблему[85]. Нигде в книгах Кэрролла об Алисе это слово не встречается. В лексиконе В. оно ярко выделяется как иностранное, да и в нашем собственном, возможно, тоже. Как получилось, что В., который жалуется на «изнуряющую борьбу с чужим языком» [Набоков 2014: 122] и записывается на «курсы для будущих авторов» [Набоков 2014: 54], использует столь загадочное и темное слово? Темный смысл этого слова заставляет нас задуматься, откуда оно возникло – исторически и особенно нарративно. Даже если мы вообразим, что В. рылся в словаре, чтобы выучить подобные слова, это не объясняет, почему В. выбрал это слово, чтобы описать тон управляющего отелем. Выше В. упоминал другое возможное объяснение: «Тень самого Себастьяна каким-то особым, ненавязчивым образом пытается мне помочь» [Набоков 2014: 122]. Судя по всему, автор англоязычных романов из своего Зазеркалья вдохновляет брата, русского предпринимателя, на определенный выбор слов[86].

Но что побуждает В. выбрать именно это темное слово? «Elenctic» относится к форме вопроса, ассоциирующейся с сократовским диалогом, которая служит для того, чтобы опровергнуть утверждение или стимулировать критическое мышление[87]. Кэрролловская гусеница действительно задает Алисе некоторые вопросы, заставляющие задуматься, и их предмет – метаморфоза: гусеница дважды спрашивает Алису, кто она такая, а идентичность Алисы в ходе ее приключений несколько размылась:

– Ты… кто… такая? – спросила Синяя Гусеница. Начало не очень-то располагало к беседе.

– Сейчас, право, не знаю, сударыня, – отвечала Алиса робко. – Я знаю, кем я была сегодня утром, когда проснулась, но с тех пор я уже несколько раз менялась [Кэрролл 1982: 53].

Затем Гусеница и Алиса обсуждают то, что героиня постоянно меняет размер, и Алиса сравнивает это с предстоящим гусенице превращением в куколку и затем в бабочку:

– Но когда вам придется превращаться в куколку, а потом в бабочку, вам это тоже покажется странным.

– Нисколько! – сказала Гусеница [Кэрролл 1982: 53].

К концу «Себастьяна Найта» эти указания на метаморфозу будут соотнесены со сводными братьями: «Я – Себастьян, или Себастьян – это я, а может быть, возможно, оба мы – это кто-то, не известный ни ему, ни мне» [Набоков 2014: 232].

Несмотря на то что гусеница сварливо возражает на каждое слово Алисы, она дает девочке полезный совет: если откусить от гриба, на котором гусеница только что сидела, можно уменьшиться или вырасти. Столь же негативные ответы управляющего вроде бы препятствуют расследованию, предпринятому В. – по словам В., «глупый был старикан и подозрительный» [Набоков 2014: 144], – но препоны, которые учинил управляющий, позже помогает преодолеть мистер Зильберман: он, как и Гусеница, исполняет роль волшебного помощника (о чем подробнее ниже). Поразительное сходство мистера Зильбермана с вымышленным персонажем Себастьяна, мистером Зиллером из рассказа «Обратная сторона Луны», вводит в реальную жизнь В. тему зазеркалья. Нам легче удается увидеть в Зильбермане преображенного Зиллера благодаря тому, что В. привлек наше внимание к Гусенице Кэрролла. Путешествие В. в отель «Прекрасная гора» (а именно так буквально переводится французское «Бомон» – «Beaumont») в Синих горах (нем. «Blauberg») приобретает сказочные черты, и отель ассоциируется с заглавием сборника рассказов Себастьяна, «Потешная гора» («Funny Mountain»), откуда и вылупился Зильберман.

Чтобы с уверенностью говорить о сверхъестественном покровительстве и помощи Себастьяна из потустороннего мира, необходим онтологический скачок, который читатели совершить в состоянии, а персонажи – нет. В. неведомо, как именно Себастьян помогает ему; у фразы В., что Себастьян «невидимым заглядывает из-за <его> плеча», «ненавязчивым образом» помогает ему, есть параллель в Кэрролле, о которой сам В. не подозревает.