В обоих текстах появляется важная аллюзия на классику – на «Гамлета», особенно на явление призрака отца Гамлета сыну. В «Истинной жизни Себастьяна Найта» первая книга из списка стоящих на полке Себастьяна – именно это выдающееся произведение, которое объединяет всех владеющих английским языком. Отсылка к пьесе Шекспира также указывает на тень Себастьяна и ее неуловимое присутствие в романе, эхо той самой неопределенности в появлении призрака Гамлета-старшего, которая вызывает бездействие принца и его сомнения в себе. В комментарии Кинбота призрачно появляется сама пьеса, замененная и замаскированная менее значимым произведением Шекспира, «Тимоном Афинским», в свою очередь замаскированным его переводом на земблянский. Читателям придется обратиться к английскому оригиналу «Тимона», чтобы найти слова о «бледном пламени»; те, кто хорошо знает «Гамлета», вспомнят гораздо более известные строки, произнесенные на прощание призраком короля Гамлета:
Эти строки вызывают глубокий отклик в душе самого Набокова по нескольким причинам. В строках, непосредственно им предшествующих, Призрак описывает, как был отравлен собственным братом Клавдием, и заключает:
Повторяющиеся слова короля Гамлета «О ужас!» трижды появляются на двух страницах набоковского романа «Приглашение на казнь» (1934), когда его герой обдумывает свой смертный приговор, вынесенный ему воображаемым тоталитарным режимом[214]
. Набоков был лишен страны, языка и семейной жизни настоящим тоталитарным режимом, и для него это стало личной трагедией шекспировского масштаба. Речь Призрака снова и снова звучит в произведениях Набокова – как плач об утрате королевства. Себастьян читает «Гамлета», в то время как в «Бледном пламени» ни Кинбот, ни Шейд на эту пьесу не ссылаются. Скрытая аллюзия принадлежит Набокову.В женщинах, с которыми Себастьян и Шейд предают своих спутниц жизни, контрастируют таинственность и обыденность: Нина – таинственная, мифологическая фигура в черном одеянии, указывающая на русское прошлое Себастьяна и его умершую английскую мать, что отчасти маркировано ее фиалковыми веками [Набоков 2014: 169]. Но «сногсшибательная блондинка в черном леотарде» [Набоков 1997–1999, 3: 301] – банальная стереотипная фигура из американских кампусов 1950-х годов, студентка, состоящая в незаконной связи с преподавателем старше ее и сама скорее выступающая в роли добычи, нежели хищницы. Фигура роковой женщины из «Себастьяна Найта» в «Бледном пламени» оборачивается легким флиртом, который не снабжен никаким ассоциативно-литературным фоном и не влечет никаких последствий для Шейда – стереотипного преподавателя английского в хаки и мокасинах, любителя выпить.
Как уже говорилось ранее, мотив перехода 999 в 000 в обоих романах связан с вопросом о жизни, смерти и бесконечности. Себастьян родился 31 декабря 1899 года, когда девятки должны были вот-вот превратиться в нули: мотив соединен с его проникновением в этот мир из потустороннего. Сам день, когда Себастьян родился, описан в дневнике Ольгой Олеговной Орловой, чья «оологическая аллитерация» дает В. возможность передать «очарование, таящееся за подобным описанием петербургского зимнего дня» [Набоков 2014: 24]. В «Бледном пламени» три озера, названия которых начинаются или заканчиваются на «о», – место самоубийства Гэзель. Поэма Шейда, которая стала откликом на эту трагедию, состоит из 999 строк. Поиск Гэзель в потустороннем мире, который ведется в поэме, связывает ее гибель в озере с попыткой Шейда отыскать дочь посредством искусства. В рассуждении В. о дате рождения Себастьяна в конечном итоге присутствует и появление самого Себастьяна – за счет образности, связанной с яйцами, и пасхальных ассоциаций, вызываемых инициалами О. О. О. Дневник с отчетом о погоде, который В., по его словам, «повезло» найти в Париже, становится толчком для того, чтобы сам В. описал зимний день в Петербурге, навсегда утраченном братьями.