Набоковская Европа

От общей бескрайней скуки работы в советском учреждении в промежутках между дописыванием своей диссертацией и уроками санскрита Вадим начал сочинять неприличную повесть в стиле модерн последних годов застоя под названием «Народно-восточные сказки о финике и халве». Основной канвой повести были любовные истории, случившиеся в одной очень сладкой стране. Главой сладкого государства был шоколадный зайчик, позволявший во время католической пасхи всем своим подданным лизать фигурки с изображением своей задницы. Первым приближенным к себе министром он назначил председателя Конфетно-Грильяжного Бисквита, генерала Халву. По праздникам колонны демонстрантов проходили по площади и кричали: «Зайчику вечное лизание, хвала Халве!!!» Генерал пытался запретить традиционное для народного творчества окончание сказок «и он вонзил свой финик в халву», справедливо полагая, что это дискредитирует власть в его лице. Сказателей, незаконно рассказывающих «про это», ловили и пытали ими же «накарканным» методом – заставляли всаживать свои «финики» в горячее варево свежей халвы или раскалывать куски уже старой, засохшей. Но ничего не помогало – по городам и весям люди собирались и судачили о своих любовных победах, заканчивая любую лирику или похабень традиционной моралью из рассказанного – «вонзил… в…». И все понимали, что значат эти точки. Пока мудрый правитель не догадался о самом простом методе избавления от крамолы – он вызвал к себе генерала и трахнул его, после чего учредил ордена славы – халва первой, второй и третьей степени, то есть возвеличил культурный архетип до государственного признания…

Этот похабный стеб можно было продолжать без конца, но сочинять дальше про Халву стало скучно, сказка больше не казалась ему оригинальной и смешной, а звучала все больше плоской и пошлой, так же пошло было бы продолжать трахать безобидную жену Халвы на обед, пришлось переходить на сухомятку. Привычная еда отбила интерес к кулинарно-гэбешным фантазиям. Но ежедневная работа изматывала своей непроходимой скукой. Как же было ску-у-чно!

Вадим мысленно вернулся к загадке буддийского монаха и продолжал думать над решением «му». В перерывах между раздумьями, повестью, личной жизнью и санскритом ему приходилось работать над плановыми заданиями родного НИИ, переводя какой-то бред – информацию о зарубежных странах по заказу министерства: «Если вы окажетесь в командировке в Канаде зимой, то проследите, чтобы колеса вашей машины были из шипованной резины». Кому это нужно? Если это памятка министру, то не будет он проверять шины в Канаде, если механику при министерском кортеже, то он и без моего перевода с английского знает, какая должна быть резина. Получается, что этот советский бред даже более фантасмогоричен, чем мое «му» или сказки про Халву, но над этим я размышлять всю жизнь вплоть до своего коммунистического просветления не намерен, решил для себя вопрос трудовой этики Вадим.

Этот «сюр» продолжался и дальше, когда он стал соискателем в Институте мировой литературы по Набокову. Устав от быстро меняющегося политического и идеологческого ландшафта в стране, ученый совет ИМЛИ даже не среагировал на то, что местом работы соискателя по ране запрещенному писателю Набокову является какое-то НИИ при Министерстве лесной и бумажной промышленности. Какое это имело значение теперь, когда земля под ногами трещит и расползается, как при самом страшном землетрясении, и рушатся казавшиеся незыблемыми устои? Лес рубят – щепки летят, может, в этом и есть сермяжная логика, и не случайно именно это министерство выполняло теперь роль санитара леса под названием «совок»?