Трудно описать все, что находилось на сцене, это была смесь между большой пионерской линейкой (в каком-нибудь привилегированном лагере, типа «Артека», а не того заводского, в котором Вадим учил пионеров мастурбации), первомайской демонстрацией на Красной площади и величественной церемонией жертвоприношения где-нибудь у ацтеков, известной Вадиму по книге «Дочь Монтесумы». На заднике декорации было нарисовано чье-то стилизованное лицо с пустыми глазницами, как у существа в венецианской маске, но у этого лица были усы, а во рту торчала гигантская курительная трубка. В центре сцены была круглая площадка с флагштоком, а вокруг ровными рядами стояли голенькие спичечные человечки. Существо в маске утробным голосом объявило себя – это и был местный Карабас-Барабас, – «директор тоталитарного театра Виктор Кифалиди». Он ударил в гонг, и действие началось. Один из спичечных человечков прошагал к флагштоку и поднял флаг, и все человечки обрадовались, засуетились, подняли свои ручки-спички вверх, держа в руках плакаты, на каждом из которых было по одной литерной газетной букве «А» красного цвета. Потом человечек обошел флагшток и по красной ковровой дорожке направился к заднику сцены. Глаза у головы с усами зажглись красным зловещим огнем, а из трубки повалил дым. К трубке с площадки поднималась высокая лестница, напоминающая фрагмент пирамиды ацтеков. Человечек подошел к трубке и смело шагнул в ее жерло. Спичечные человечки испугались и лихорадочно, вразнобой стали поднимать свои плакатики с литерной буквой «У» черного цвета, музыка «ей – в другую сторону» звучала тревожно и похоронно с преобладанием ударных инструментов, как в траурном марше. Наконец глаза у монстра и его трубка затухли, флаг на флагштоке был спущен сам собой, стало тихо. Человечки, до этого испуганные и суетные, опять успокоились, пришли в себя, а затем опять обрадовались и уже все вместе под четкие удары гонга стали поднимать свои плакатики с буквой «А». Это был апофеоз спектакля. Занавес закрылся, существо вежливо раскланялось и указало перчаткой на выход.
– Потом подумаю, что это было такое и как этот театр оказался на нашем пути, – сказал сам себе Вадим, взял Машеньку за руку, и они побежали смотреть праздничные огни города с Карлова моста. Оглянувшись в последний раз, Вадим увидел, что на афише опять проступил архангел с длинной музыкальной трубой, в серебряном свете луны казавшийся копией ангелочка-херувима на Машенькиной шейке.
– Какой идиотизм! Я превращаюсь в набоковского персонажа, путешествующего по своей жизни, как по его книгам. Даже чудное имя девочки – Машенька – звучит плагиатом. С другой стороны, естественно, что набоковеду нравится Машенька, специалист по Достоевскому должен хватать за зад проходящих мимо Сонечек, а лермонтовед насиловать и садировать всех Белл без разбору. Слава Богу еще, что она не Лолита! В ней нет ничего от порочной сексуальности малолеток, чиста как ангел, умна не по годам, вот и вопросами веры интересуется, а не просто соблюдает ритуалы ради моды, и нет в ней ничего бабьего и даже ничего нимфеточного. Да и я – не Гумберт Гумберт, мне совсем не надо от нее ничего плотского, даже никаких якобы невинных прикосновений, нет желания ее на коленках покачать, в общем, никакой клубнички. И на мой сексуальный идеал японки она никак не смахивает – простая русская девочка, русая головушка, в раскрытых глазах нет тайны. Девочка явно домашняя, ничего грязного не видела и не испытала, так что и излома в лице как не бывало. Пускай это дико звучит, но я хочу с ней дружить. Я хочу делиться с ней своими секретами, и чтобы и она мне шептала свои на ухо, только мне одному рассказывала свои тайны. Чтобы мы шептались и понимали друг друга с полуслова, а непосвященному невозможно было бы угадать, о чем это мы шепчемся. Я бы научил ее смеяться, как моя японская нянька, – тихонько, прикрывая рот ладошкой. Я бы спросил у нее, что она знает про себя, про меня? Вот и психиатр говорил мне, определись, узнай, кто ты? Как будто это так просто, как будто я всю жизнь не посвятил этому. И что в результате? Бегаю, чтобы узнать ответы на вопросы, за маленькой девочкой, вдруг она вынет из ящика с лотерейными шарами какую-то очень важную для меня цифру, которая все и объяснит.