Набоковская Европа

Эта дружба-соперничество стала главным смыслом их жизни на долгое время. Повзрослев, они, как молодые лоси, сцепясь рогами и упершись копытами, стали соревноваться за женщин. Вадим опережал Алика по очкам – не успеет тот скадрить новую кралю, Вадим шепнет ей на ушко стишок, а сам отвернется в сторону, будто задумался о чем-то, и дева падала к ногам последнего романтического героя.

Алик первый уехал в Москву – поступать в консерваторию. Не долго думая, женился на москвичке, приобрел московскую прописку и фамилию Иванов, уверяя, что в первый раз на вступительных экзаменах его специально срезали как еврея. Трудно сказать, что было действительной причиной его провала – национальность, которой в московской консерватории было некого удивлять, или ежедневные выпивки по поводу счастливой удаленности от родительского ока, но на следующий год абитуриент Иванов прошел конкурс и стал успешно учиться, а потом даже стал лауреатом нескольких международных конкурсов. Его учителя, пережившие страшные годы репрессий, не осуждали молодое дарование за смену фамилии, в годы их молодости такое, правда, не практиковалось, но, может, они тогда были просто глупее нынешних? Алик смеялся: «В анекдоте говорят, это который Иванов, который по матери? А я нет, я по матери Рабинович, по отцу – Гольдфарб, а Иванов по убеждению».

Женитьба на Татьяне Ивановой, костюмерше из Большого театра, была недолгой, но принесла ему бесконфликтную фамилию, связи в московских около-музыкальных и околотеатральных кругах и одну из двух ранее принадлежавших Татьяне комнат в коммунальной квартире. Каждая последующая за костюмершей жена Алика брала его фамилию Иванов, которая доставалась и их совместным детям, а также детям его новых жен от их предыдущих браков. Так Алик пытался «иванизировать» Москву, которая, по его словам, совсем «ожидела и обармянилась». Бывшая жена Татьяна бесилась от этого гораздо сильнее, чем от потери комнаты в коммуналке, и подала на него в суд, чтобы лишить его честной фамилии, однако суд иск отклонил, объяснив, что Алик имеет на эту фамилию все права, вплоть до передачи ее своим брачным и внебрачным детям.

Вероломный поступок Алика по отношению к симпатичной костюмерше возмутил Вадима, но осесть в Москве очень уж хотелось. Вадим тоже мечтал о покорении столицы, но пока перебивался на квартире у другого своего друга детства, проживая в Москве на птичьих правах. «Женись, старик, – посмеивался искуситель Алик. – И запомни: земля имеет форму шара. Зачит, все должно быть на шару!» И вот когда впервые случилось с ним ТО САМОЕ, с приходом нечистой силы наяву, которая копошилась по углам, высовывала язык и вполне зримо насмехалась над ним, а искусители из Конторы тоже указали путь к женитьбе, тогда и нашлась добрая душа, влюбившаяся в красавца поэта из провинции. И была свадьба с хлебом и солью, и дефицитная колбаса из тещиного магазина, и отдельная комната для молодых с кроватью-периной. «Маленькая Вера» – так назывался этот период жизни Вадима, хотя жену звали другим именем. Как ее звали, жену-то? Люба? Люда? Лида? Точно, что не Вера, Вера была у Набокова. Вообще, у него была странная особенность не помнить имен женщин, с которыми ему приходилось столкнуться по жизни, потому что имена эти не несли какой-то особенной окраски. Он запоминал только то, что отличало этих женщин от других таких же ненужных, бессмысленных созданий, как это было в случае с Халвой. Имя официальной жены было трудно забыть – оно было вписано в документ, свидетельствующий об их удачном расторжении брака. Вадиму, однако, нравилось играть с этой забывчивостью – Лена – не Лена, Марина – не Марина, потому что на самом деле у первой жены было одно только настоящее имя – «Московская прописка», а у гражданки Халвы – «Секс с женой врага в обеденный перерыв на работе». Такие же описательные имена он мог дать любой из своих бывших подруг. Ему тогда показалось смешным, что по-японски все эти описания могли бы, наверное, быть записаны парой неприличных иероглифов. Так что с первой из череды жен все было очень просто, как у Алика, только Вадим не сироту обидел, а все ее мещанское семейство нае..л. И фамилию после первого брака оставил свою, не стал красть у магазинной братии их честь, Двинский было лучше, чем Неделькин, это был не тот выбор, как между Рабиновичем и Ивановым. Упиваясь своим благородством, он даже на квартиру не замахнулся и ушел от «Маленькой Веры» сначала в «Сладкую жизнь» с пайками из спецраспределителя, а потом уж к той, что из «Зеркала».