Набоковская Европа

– … причастие у католиков? – спрашивала дочка шкипера, пытаясь совместить то, чему ее учили в воскресной школе при клубе «Красный Октябрь», которую вели крайне правые священники, ориентированные на религиозную литературу, приходящую из Джордануильского монастыря зарубежной церкви США, и тем, что сейчас происходило на ее глазах в Праге. Шкипер, первым из семьи познакомившийся с обновленческой общиной отца Виктора, и несмотря на жесткое противостояние жены, успевший перенять дух экуменизма и просвещенного православия своей общины как духовное наследие отца Меня, пытался и всю свою семью втянуть в лоно современного православия, считая, что за этим живым словом о Боге и есть будущее церкви. Жена же шкипера, напротив, удалялась от него в махровое средневековье, с антисемитизмом как особой церковной доблестью, с замотанными по-монашески платками до глаз и старухами-кликушами, готовыми распять каждую молодую девушку за короткую юбку и каждого парня за серьгу в ухе. Сейчас шкипер вспоминал, как они жили раньше, до перестройки, когда церкви стали доступны для всех нуждающихся. А никак, жили, как все. Сначала были студентами, естественно – комсомольцами, но без задора и веры в официальную идеологию, в которую тогда уже, наверное, ни один человек в стране, кроме выжившего из ума Суслова, не верил. Потом стали простыми советскими инженерами с претензиями на духовность, которую черпали в консерваторских залах и картинных галереях, а когда можно было попользоваться блатными контактами, то и в закрытых запасниках музеев. Теперь за их души, как Бог с Дьяволом, боролись священники одной и той же православной веры с разными юрисдикциями и разным видением земной, а не божественной истины, как боролись за их голоса в виде материально-овеществленных бюллетеней коммунисты и демократы из коммунистов.

– …причастие у католиков? – настойчиво вопрошала Машенька, не обращая внимания, что на эти громкие слова многие понимающие по-русски верующие повернули в их сторону головы и навострили уши в ожидании ответа.

– Если ты искренне считаешь, что это действительно есть самое пречистое тело Христово и самая честная кровь его, мне кажется, никакого греха в этом не будет. А если ты так не думаешь, то все равно – в католическом ли, в православном ли храме – принимать причастие без веры и есть самый настоящий грех. Я думаю, вряд ли Иисус Христос завещал себя только людям определенной конфессии.

– Я тоже так думаю, но нас в воскресной школе учат не так, и твой ответ – поверь! – там вряд ли пришелся бы по нраву. А вот еще тебе вопрос. Почему Христос все время отвечает на вопросы притчами и загадками?

– Понимаешь, он хотел дать людям шанс проверить себя, свою веру и свое нутро. Что из того, что он знал, что Иуда предаст его, а Петр три раза отречется от него? Знали ли они сами себя, пока не совершили эти поступки? И вообще, часто ли человек знает про себя, кто он такой? Помнишь, мы смотрели с тобой «Сталкера», и там была комната в Зоне, где человек мог узнать про себя правду, которую в обычной жизни гнал от себя? И очень немногие выносили то, что узнавали о себе. Может, эта правда не всем нужна? Я, кстати, очень люблю одну его загадку, которая приводится в недавно найденном гностическом евангелии – Евангелии от Фомы – и очень похожа на немой вопрос комнаты из «Сталкера»: «И тогда Иисус сказал: если вы будете нести с собой дальше То, что находится внутри вас, это Нечто спасет вас. Если вы не понесете с собой дальше То, что находится внутри вас, это Нечто вас разрушит». О чем, как ты думаешь, говорил Иисус?

– О любви, наверное?

Шкипер внимательно посмотрел на девочку:

– Думаю, что в твоем случае это именно так и будет.

– Да, папа, очень трудно это все понять. Вам с мамой повезло – вы святые люди, вам даже можно об этом ни о чем и не думать. А вот я еще себя совсем не знаю. Как бы и мне в такую Комнату с ответами попасть?