Читаем Начала политической экономии и налогового обложения полностью

Случай, предположенный нами, есть наиболее простой из всех, какой я только мог выбрать; но результат не был бы иной, если бы мы предположили, что машины применены в промысле какого-нибудь фабриканта, напр. на суконной или на хлопчатобумажной фабрике. Если бы это было сделано в суконной промышленности, то, по введении машин, было бы произведено менее сукна, ибо предприниматель не стал бы нуждаться более в той части этого количества, которая предназначалась на уплату большому числу рабочих. Вследствие употребления машин предпринимателю было бы необходимо воспроизводить ценность только равную потребленной ценности, вместе с прибылью на весь капитал. 7,500 ф. могли бы удовлетворить этой цели столь же хорошо, как прежде 15,000. и случай нисколько не отличался бы от предыдущего. Но, быть может, скажут, что спрос на сукно мог бы равняться прежнему, и спрашивается, откуда возьмется предложение для удовлетворения его? Но кто заявил бы спрос на сукно? Фермеры и другие производители необходимых предметов, которые употребляли бы свои капиталы на производство этих товаров с целью приобрести за них сукно: они отдавали бы хлеб и другие предметы необходимости суконному фабриканту за сукно, а последний доставлял бы их своим рабочим за сукно, которое производил для него их труд.

Эта отрасль промышленности теперь прекратилась бы: суконный фабрикант не нуждался бы в пище и в одежде, давая занятия меньшему числу людей и располагая меньшим количеством сукна. Фермеры и другие лица, которые производили предметы необходимости только в качестве средства для упомянутой цели, не могли бы продолжать получать сукно посредством такого употребления своих капиталов, и, вследствие того, они или сами стали бы употреблять свой капитал на производство сукна, или отдали бы его взаймы другим, с тем, чтобы мог доставляться товар действительной потребности, и то, за что никто не имел бы средств платить или на что не существовало бы спроса, перестало бы производиться. И так, это приводит нас к одинаковому результату: спрос на труд уменьшился бы, и товары, необходимые на поддержание труда, производились бы в меньшем количестве.

Если этот взгляд правилен, то из него следует:

1) Что изобретение и практическое употребление машин всегда ведут к увеличению чистого продукта страны, хотя и не могут увеличить в короткое время ценность этого чистого продукта и действительно не увеличивают ее при таких условиях.

2) Что увеличение чистого продукта страны совместимо с уменьшением валового продукта, и что поводы к употреблению машин всегда достаточны для того, чтобы обеспечить применение их, если последнее увеличит чистый продукт, хотя оно может и часто должно уменьшать как количество, так и ценность валового продукта.

3) Что мнение, поддерживаемое рабочим классом, что употребление машин наносит часто ущерб его интересам, основано не на заблуждении и предрассудке, а находится в соответствии с истинными началами политической экономии.

4) Что если усовершенствованные способы производства вследствие употребления машин увеличивают чистый продукт страны в степени столь значительной, что валовой продукт не уменьшается (я всегда разумею под ним количество товаров, а не ценность их), то положение всех классов улучшится. Землевладелец и капиталист получат выгоду не от увеличения ренты и прибыли, а от того, что будут расходовать одинаковую ренту и прибыль на товары, ценность которых значительно уменьшилась, между тем, как положение рабочих классов значительно улучшится: во-1-х, от увеличения спроса на прислугу, во-2-х, от поощрения к сбережению, которое дается столь большим чистым продуктом, и, в 3-х, от низкой цены всех предметов потребления, на которые расходуется их задельная плата.

Независимо от изобретения и употребления машин, на которое мы только что обращали внимание, рабочий класс заинтересован значительно в том способе, которым расходуется чистый продукт страны, хотя последний должен всегда расходоваться на пользу и удовольствие тех, кто имеет справедливое на него право.

Если землевладелец или капиталист тратит свой доход, на подобие древнего барона, на содержание большого числа партизанов или слуг, то он дает занятие гораздо большему количеству труда, чем если бы он покупал тонкие сукна или дорогую мебель, коляски, лошадей и всякие другие предметы роскоши.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее