Начало

– Вот, господа хорошие, – я подвинул судьям лично сшитую пачку бумаги, – Судебник и торговые указы. По ним будете разбирать дела. Закажите копиистам несколько списков, ежели возьмем Казань, я на типографиях напечатаю еще и пришлю. В помощники себе возьмите молодых ребят, можно даже девушек из городских семей – пущай помогают по закону разбирать дела. Только берите грамотных.

– Девок? – хмыкнул в бороду Вешняков. – Их дела все на кухне у сковородок.

– Хорошо, – послушно согласился я, – тогда вас, Евстратий Павлович, прошу сей вопрос не забывать.

– У меня дочка вельми прилежна в учебе, – пожал плечами Синицын. – Могу ее приставить к делу.

– Договорились. Теперь насчет инородцев.

– Башкиры да татары у своих мул судятся, – проскрипел Вешняков. – К нам не пойдут за правдой.

– Пойдут. Ежели мы сможем привести судебное решение в силу, – не согласился я. – А поэтому возьмите у Творогова несколько казаков, кои всхочут работать в суде. Пущай будут при оружии, конно. Это будут судебные приставы. Будем им платить деньгу, чтобы они обвиняемого приводили в суд да выполняли ваши решения.

– Это лепо, – покивал бывший старшина, – токмо законы, царь-батюшка, ты больно мудреные порасписал. Я почитал первые списки, что присылались нам. Почто штрафы нам да эти, как их…

– Городовые работы, – подсказал Синицын.

– А потому как нарушителей пороть я заповедаю вам! – пришлось включить жесткий тон. – Поротых граждан не бывает. Ежели у смутьяна есть деньга – берите пеню. Сиречь штраф. Ежели нет – пущай отработает. Выгребные ямы чистит, али еще что – Творогов укажет список работ.

– Слышали мы про твой ответ Ефимовскому, – вздохнул Вешняков. – Придумки все это. Как там в Библии сказано?.. – судья повернулся к Синицыну.

– Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его.

– Вот!

– Сию притчу надо понимать иносказательно, – я начал раздражаться. – В первой, еще иудейской Библии стоит слово шевет, которое в церковнославянском должно быть переведено как «жезл». Ето такая палка – знак власти. Никаких розог да плетей в Священном Писании нет. А понимать притчу надо так: отец, пренебрегающий должным воспитанием и наставлением своего сына, на самом деле его просто не любит. Уяснили?

Судьи выглядели смущенно.

– Зело ты, царь-батюшка, в науках силен. Даже в богословии… – вздохнул Синицын. – Хорошо тебя учили в Питере.

– Да, самые лучшие учителя были – Орловы, – съязвил я. – На всю жизнь урок преподали.

Глава 15

В важности судебной системы я имел возможность убедиться сразу после выхода из Оренбурга.

Еще не дойдя до Юзеевой, наш санный поезд остановился в деревне Ивантеевка. На въезде стояла кучка по-праздничному разодетых крестьян с сановитым седобородым и красноносым сельским старостой во главе. Староста, которого почтительно поддерживали с обеих сторон такие же рослые сыновья, держал перед собой деревянное, разрисованное яркими цветами блюдо с караваем черного хлеба, берестяной солонкой и белым вышитым рушником. Вокруг приплясывали от холода красивые нарумяненные девушки в праздничных кокошниках.

Я соскочил с Победителя, отломил большой кусок, сунул в солонку. Прожевал хлеб. Он оказался кислым, но я не подал виду.

– Прикажешь принять подношение, государь? – спросил Почиталин.

– Принимай. Здорово, отцы!

Пожилые сняли шапки, повалились в ноги, молодые поясно поклонились. Но староста очень быстро вскочил.

– Ваше величество! Батюшка-царь! – седобородый старик попытался приложиться к руке. – На одного тебя вся надежа! Заступись ты за нас, батюшка, как ты царь-анпиратор!

– Что у вас случилось? – поинтересовался я, оглядываюсь на наш огромный отряд, который растянулся по дороге на несколько километров. Четыре полка мушкетеров и казаков – больше пяти тысяч человек, тринадцать единорогов на санях, еще с три десятка розвальней с припасами, порохом и ядрами. И все это тянется и тянется бесконечно, частично скрытое в поземке.

– Шепелевские нас забивают! – вопил старик. – Совсем житья от них, разбойников, нетути!

Смертным боем бьют. Из-за мельницы. А кто ее, мельницу, строил, как не мы? Нашей барыне, Лизавете Григорьевне, госпоже Боевой, принадлежала. А у них, шепелевцев, каки таки права? Только и того, что ихний барин, Шепелев Пал Петрович, которого они по твоему приказу удавили, был женатым на нашей барыне, которую мы по твоему же, царскому приказу сожгли вместях с управляющим немцем…

У меня отвисла челюсть. Рядом охнула вылезающая из возка Маша.

– А они, шепелевские бывшие, наших человек с пяток из-за той мельницы укокошили. Да еще из-за лужка, который поповский, человек трех… Что же это за порядок такой? Одно смертоубийство…

– Ну, а вы, детушки, что же, – я задал глупый вопрос, – так и стерпели?..

Староста помялся, потом визгливо ответил:

– А мы ихних тоже бьем, где попадет. Не замай наших, ивантеевских! Каки таки права имеете?..

Маша подошла, взяла меня под руку. Деревенские девки завистливо на нее посмотрели, никитинские охранники отвели глаза – похоже, о наших отношениях уже известно окружению.