– Из-за нашего законного добра то есть. Ай так спущать да разбой терпеть? При господах натерпелись, будя!
Мне стало на мгновение страшно. Вот он русский бунт – во всей красе. Бессмысленный и беспощадный. Справлюсь ли я? Получится ли обуздать этого зверя и заставить служить собственным целям?
– Вот что, детушки! – я влез обратно на Победителя, повысил голос: – Жить по-новому это не токмо жить без барей. Это еще и по закону! Вашего уездного урядника я прогоню с должности. За бесчинства, что он попустил. А вы, ежели хотите моих милостей и доброго отношения, идите к судьям в Оренбурге. Там решат, как быть с мельницей. По закону!
Миновав Бугурусланскую слободу, мы подошли к Бугульме. Уже на подходе к крепости нас встретили первые разъезды башкир. Всадники в пестрых халатах восседали на степных лохматых конях. Вооружены они были частью длинноствольными ружьями с мултуками и подсошниками, а больше копьями, кривыми саблями и луками. Пестрые колчаны, полные оперенными стрелами, болтались у луки каждого седла. Впереди один из башкир вез длинный шест с перекладинками, к которым были подвешены белые и черные конские хвосты, алые и синие ленты, погремушки и колокольчики.
– Бачка-государь! – закричали всадники, потрясая копьями.
Для торжественной встречи я облачился в казакин из алого сукна, надел шаровары из ярко-желтого китайского шелка и красного сафьяна сапоги с загнутыми концами. Казакин был перетянут голубой муаровой лентой, за ней торчали ручки дорогих турецких пистолетов и кинжалов, принесенных мне в дар Перфильевым от «яицкого казачества».
У самой крепости шло какое-то копошение – пара десятков обритых мужчин в рваных мундирах пытались чинить частокол на валу. Их охраняло несколько мушкетеров с красными повязками. Мясниковские из второго оренбургского полка. А вот и сам одноглазый.
Бригадир подскакал ко мне, с удивлением посмотрел на «шапку Мономаха». Отвесил поклон в седле:
– Петр Федорович, а мы уж и не чаяли!
– В дороге обстреляли. – Я тяжело вздохнул. – Остатки корфовских бродят-колобродят.
Нам и вправду пытались устроить засаду остатки сибирского корпуса. Полусотня верных Екатерине солдат под деятельным руководством двух поручиков дала пару залпов с опушки леса, мимо которой проходила дорога. Убили двух казаков, остановили колонну. Боковых дозоров у нас не было из-за обширных сугробов, зато было три капральства на лыжах. Они быстро вышли в тыл корфовским, начали перестрелку в лесу. Мы подтянули пушки, дали залп. И я тут же послал в атаку сотню Чики. Дело было решено – в живых не осталось никого.
– Мы тут також наломались, – Мясников кивнул на работающих колодников. – Я не стал казнить офицерье, пущай отслужат грехи свои на работах городовых.
– Отказники?
– Все как один.
Мы проехали в дом коменданта крепости, бригадир начал докладывать обстановку. Оказалось, что татары Уразова наскоком захватили уже и Кичуевский фельдшанец – будущий Альметьевск, там вообще было два капральства старых инвалидов, которые не оказали никакого сопротивления.
– Ждал лишь тебя, царь-батюшка. – Мясников поправил повязку на глазнице. – Готовы выступать.
Я мысленно перекрестился, посмотрел на остальных полковников:
– А вы готовы, господа казаки? Обратной дороги не будет. Ежели не возьмем Казань…
– Пушек мало, – вздохнул Чумаков, – даже с теми, что с тобой, царь-батюшка, пришли. Как будем закладывать брешь-батареи в мерзлой земле?
– Провизии також мало. – Овчинников поправил рукояти саблей за поясом. – Месяц осады и все, голод.
– Округа разорена… – покивал Чика. – Харча взять неоткуда.
– Что-то добудем в Чистополе, когда будем переправляться через Волгу, – не согласился Перфильев.
Да… Поход на Казань зимой начинал выглядеть все большей авантюрой. Стоило чуть подзадержаться под стенами города – вымерзнем от холода и ослабеем от голода. С другой стороны, потеря темпа тоже чревата проигрышем. Екатерина свои полки жалеть не будет. Погонит Бибикова на меня в любой мороз. Цугцванг.
– Завтра выступаем, – принял решение я, – а сейчас айда на шар смотреть.
Надо было поднять военачальникам и армии настроение. Поэтому я распорядился на бугульминском плацу развести костер и разложить воздушный шар. Весил он тринадцать пудов, его объем я на глаз определил, как восемьсот-тысяча кубических метров.
– Царь-батюшка, все готово! – ко мне подбежал Васька-птичник, который сам вызвался лететь в первый полет. Так паренек увлекся идеей.
– А ежели ты погибнешь, – я внимательно посмотрел на Ваську, – кто птичками заниматься будет?
– Так Колька во всем разумеет… – парень осекся, стрельнул глазами в толпу, что окружала шар и костер.
– Какой еще Колька?! – я схватил парня за шкирку, приподнял слегка.
– Харлов, – убитым голосом ответил Василий.
– Так он здеся?!
– Сбег с нами… – у парня на глаза навернулись слезы.
Я выругался. Харлова с меня шкуру живьем за такое снимет. Подумает, что я специально взял ее брата с собой.
– Тащи его сюда! – Я толкнул Василия к толпе, повернулся к Почиталину: – Ваня, не в службу, а в дружбу – найди мне какую-нибудь овцу у башкир.