Начало

Стряхнув кровь с лица, хогг стал в горделивую позу и шаркнул ножкой. Несмотря на глухое опьянение и удар, гаер был удивительно ловок в движениях. Он взметнул лютню над головой, опустил ее и ударил по струнам, декламируя и глядя в упор на обидчика:

Я короткий, да умен,
А ты – длинный чудозвон!
Поищи у себя в штанах,
У тебя там маленький ах!

Не знаю, почему намек на короткий член так бесит большинство мужчин. Видимо, потому, что намек зачастую попадает в цель, а длина детородного органа – это куда более важная величина, нежели достоинство монарха, которому служишь.

На поэта ринулись от стола сразу трое, повалили с ног и начали охаживать, пыхтя и отдуваясь; он свернулся калачиком, уберегая лютню от ударов.

Трактир заволновался, маленького хогга тут явно знали и ценили.

К гаеру кинулся еще один купец, вооруженный табуреткой.

– Разобью ему башку! Пусть мозг вытечет, чтобы не смел сочинять дрянные стишата!

А ведь разобьет. Я уже понимал, что слова в этом мире не расходятся с делом. То есть хоггу реально проломят голову, размозжат череп – убьют, другими словами.

Я сдвинулся на край лавки и выставил ногу. Тип упал, зарывшись носом в солому. Тут же подхватился с ревом, размазывая по харе кровяную похлебку. Болевой порог у него, видимо, отсутствовал.

Я вскочил и нашарил кастет баклера дрожащей рукой. Ну, цыганский барон был прав – его дар мне понадобился, и очень скоро.

Тип надвинулся, и я с ходу выписал ему кастетом в зубы, а сволочной мозг в это время подсчитывал количество купцов и охраны. Выходило – около двенадцати человек. Многовато, если все кинутся на меня.

– Наших бьют! – заорал я изо всех сил.

– Отбивайте Шутейника, – визгливо крикнул хозяин «Счастья», – он мне денег должен!

А как же я?

Шум в зале нарастал. Я различил сочувственные крики. Кто-то прыгнул мне на спину, повалил на пол. Я вдохнул обрезки соломы и закашлялся. Не успел опомниться, как меня начали потчевать сапогами по ребрам. Я слепо потянулся, ухватил за чье-то голенище, дернул на себя. Раздался грохот падающего тела.

Кто-то гаркнул:

– И этого убить во славу Растара!

Я ухитрился вскочить и увидел, что гаер стоит рядом со мной, в руке на струнах висят осколки лютни. Какое-то время мы держали круговую оборону, затем нам пособили посетители трактира. Драка стала всеобщей. После – не знаю, сколько прошло времени: десять секунд, минута или целая вечность – я пропустил удар в голову, меня на кулаках донесли до ближайшей стены, уперли в нее и начали бить чем-то грубым.

– Без ножей! Без ножей! – истошно вопил Кардал.

Мелькнуло рябое и озлобленное лицо Амары. В руках ее был то ли черенок, то ли скалка. Она пыталась пробиться ко мне.

Тут в ушах моих раздался хрустальный звон, на лицо хлынул винный дождь.

Сознание померкло.

Глава 19

К счастью, местное бутылочное стекло достаточно хрупкое, иначе не отделаться мне легким сотрясением мозга. Очнулся я быстро, хотя находился в сумеречном состоянии. Смутно помню, как купцов и их шнырей выбрасывали из «Счастья» – выносили, взяв за руки, как поднимался в освободившуюся от неугодных постояльцев комнату, волоча ненужную и такую громоздкую шпагу, и злая как фурия Амара держала меня под руку, а с другой стороны под руку держал меня давешний хогг, бормотавший:

– Слабаки пошли дворяне, голова хрустальная… ик!.. Ик!.. По башке – и сразу отбрыкнулся. Меня камнями били, череп свернули, дырка была такая, что носом дохну – из башки пар валит по зимнему времени, и ничего, существовал как-то…

С этими живыми костылями я кое-как добрался до кровати, и уже там усталость, пиво и последствия побоев взяли меня в оборот до утра.

Разбудили меня стихи, декламируемые хриплым похмельным голосом. Я перевел взгляд с черных просевших досок потолка на источник звука. Давешний хогг устроился на другой кровати, поджав ноги по-турецки, и аккомпанировал себе, похлопывая по донцу пустого медного кувшина:

Я буду долго говорить тебе – прощай,
Пока не скажешь мне – постой, не уезжай.

На нем были простая рубаха и исподние штаны цвета бедра испуганной нимфы, все в каких-то бурых – несомненно винных – пятнах, откуда торчали не по росту огромные босые ноги с дивно волосатыми лодыжками.

Я пью не потому, что хочу пить,
Я пью, чтобы глаза твои забыть.

– Проснулись, мастер Волк. Любо.

Левое его надбровье на живую сметали грубой нитью, стянув рану частыми стежками. На вытянутом лице с красноватой кожей ни следа отеков, какие могли бы быть у человека от трех литровых бутылок вина; правда, видны небольшие синяки на скулах от побоев. Я решил, что метаболизм у хоггов все-таки получше человеческого, организм быстрее залечивает раны и последствия попоек.

В приоткрытое оконце заглядывал любопытный солнечный луч и, честно скажу, лучше бы он этого не делал, поскольку высвечивал обилие пыли и мусора на полу.

В голове – в такт ударам сердца – гудели набатом колокола.