Он слышит, как за его спиной щелкает тяжелая стальная дверь, и на мгновение задерживается наверху маленькой лестнички (всего три ступени), ведущей на разбитый тротуар. Вполне вероятно, что Нью-Йорк — самый странный город на свете, потому что до сих пор подавляющая часть его обитателей (включая нас самих) живет среди ржавых фабричных корпусов и осыпающихся зданий девятнадцатого века на кривых улицах в выбоинах, притом, что вот прямо там, за углом, дорогущий бутик "Шанель". Словно самые нарядные и богатые беженцы в мире, мы бродим среди развалин.
В такое время на Мёрсер-стрит ни души. Питер поворачивает на север, затем на восток по Принс-стрит, в сторону Бродвея — никуда конкретно, просто поближе к более шумной и новой части даунтауна и, соответственно, подальше от фильтрованной Джеймсовой дремоты Уэст-Виллидж. Его тень (Питер время от времени поглядывает на нее) бесшумно скользит рядом с ним в темных витринах запертых магазинов. Тишина, почти полная тишина Принс-стрит длится ровно один квартал, а затем он пересекает Бродвей, где, само собой, тихо не бывает. Непосредственно этот отрезок — гигантский торговый центр "Блэйд Раннер" с его бесчисленными гигантскими сетевыми магазинами типа "Нейви", "Банана", "Этсетера" и проч., которые смотрятся здесь так же, как смотрелись бы в любом другом месте. Разве что тут они демонстрируют свои товары неиссякающему потоку бешено сигналящих автомобилей; а под козырьками подъездов ночуют те, кто соорудил эти времянки из картона и простыней. Питер ждет зеленого света светофора, переходит через дорогу вместе с небольшой группой ночных посетителей Нижнего Бродвея: парочками и квартетами (почему-то очень часто это именно пары) не старых и не молодых, явно небедных, приехавших Провести Время в Городе и, похоже, чувствующих себя вполне неплохо. Питер предполагает, что, скорее всего, они живут где-то неподалеку; припарковались на какой-нибудь подземной стоянке, поужинали и теперь направляются… куда? Забрать свои машины и разъехаться по домам? А куда еще? Они не похожи на людей с какими-то экзотическими пунктами назначения или на простофиль-туристов, толкающихся на Таймс-сквер. Не похожи они и на местных. Скорее всего, они живут в Джерси или в Уэстчестере. Они словно явились из Амстердама семнадцатого века. Пересекая Бродвей, они держатся так, будто он, черт возьми, их собственность. Наверное, им кажется, что они рисковые и победительные, настоящие демоны ночи. У них наверняка есть соседи, которых они сами считают бюргерами, потому что те не ездят ночью в Нью-Йорк, а предпочитают сидеть дома (вот прямо в эту секунду женщина в пашмине, та, что шагает за руку с мужчиной в ковбойских сапогах, раскатисто хохочет, оглушительный взрыв смеха — три мартини, как минимум — эхо на квартал). Коренные жители Нижнего Манхэттена, проводящие здесь день за днем, ведут себя гораздо тише и скромнее, можно даже сказать, покаяннее. Потому что, живя здесь, невозможно оставаться заносчивым, — ты слишком часто сталкиваешься с вопиющей инаковостью других. Гораздо легче позволить себе быть высокомерным, когда у тебя есть дом, и собственная лужайка, и "Ауди". Когда знаешь, что в конце света у тебя будет пара лишних секунд, потому что бомба не будет сброшена именно на твою голову. И хотя взрывная волна докатится, конечно, и до тебя, ты не главная мишень, ты вне зоны главного удара. А еще, там, где ты живешь, нет психопатов с пистолетами или ножами, и самое страшное, что тебе угрожает, это соседский сын, который может влезть к тебе в дом, чтобы утащить какое-нибудь психотропное лекарство из твоей аптечки.
Ковбойские Сапоги и его хохочущая жена взяли курс на юг, а Питер движется к Нижнему Ист-Сайду, где уже сам он заправский буржуа (достаточно взглянуть на то, как он одет, на эту небрежную роскошь). Ведь он, гад такой, живет в лофте в Сохо[14] (нет ли в этом, кстати говоря, какого-то анахронизма, налета унылого восьмидесятничества?), у него есть
Ладно, пойдем в даунтаун. В сторону Трайбеки. Интересно, что сейчас делает Би?