Начиналась жизнь

В Шраге заговорило подлинное отцовское чувство. Он не мог представить себе, как расстанется со своими детьми. Будет очень тоскливо без них. Он не первый год учительствует, но никогда еще не была так тяжела разлука с питомцами, как в этот раз.

Вслед за первым редким снегом подул резкий северный ветер, залепивший окна тонкой морозной пленкой. Потом снег повалил гуще, холмами громоздился на крышах. Высокий каштан под окном дрожал от холода.

Полночь. Заведующий детдомом все еще сидит на любимом месте, у запушенного снегом окна. Ночь тиха, мороз окутал детдом белой мглой.

Все спит. Учитель мысленно перелистывает страницы истории детского дома. Что ждет ребят?

Кузнецов обещал ему устроить пятнадцать парней у себя на ткацкой фабрике. Левман сказал, что поможет ему в этом. Девушек тоже обещали устроить. И вот перед Шраге веселой птицей порхает надежда. Веки его слипаются. Через несколько часов крепкий морозный рассвет постучится в окно.

…Когда старших мальчиков приняли на фабрику, они начали зазнаваться. Особенно Бэрл. Он нарочно не умывался после работы и являлся домой грязным.

Показывая черные руки, хвастался:

— Вот смотрите. Пролетариат!..

Гинде Мурованой было приятно видеть, как мальчики возвращались с работы с натруженными руками, с серьезными лицами. Жаль было, что девочки еще не работали. Сами девочки очень тяготились этим и неоднократно приставали с вопросами:

— Товарищ Мурованая, когда же и мы начнем работать?

Она даже в партийный комитет обращалась по этому поводу. Юдка Грак бегал в комитет комсомола. Всюду обещали. Приходилось терпеливо ждать.

Четверо ребят — Бэрл, Айзик, Фишка и Ицик Соловей — только что получили первые заработанные деньги и отправились погулять. У каждой витрины останавливались. Перед ними проплывали дразнящие, соблазнительные вещи: ветчина, вино, модные кепи. Бэрлу вспомнилось, как однажды он, проходя с Пашкой по улице, все хотел выбить витрину и выкрасть оттуда съестное. Теперь у него было другое желание: если бы деньги, он закупил бы все это, отнес в детдом и устроил настоящий пир. Он обратился к мальчикам:

— Давайте взбрызнем получку?

— Взбрызнем!

Все четверо вынули новенькие, хрустящие бумажки. Они любовались ими, как мать своим первенцем. Все вошли в магазин.

Бэрл подошел к стойке и обратился к продавцу:

— Водка есть у вас?

— Есть, только в целых бутылках.

— Что ж, значит, возьмем целую? — спросил Бэрл у товарищей.

Горлышко бутылки выглядывало из кармана Бэрла, когда он вышел на улицу. Карманы Фишки промокли от соленых огурцов.

Мальчики зашли в пивную.

Гармошка наигрывала чувствительные романсы. Бэрл наливал рюмку за рюмкой.

— Выпьем за нашу работу!

Ребята скоро захмелели. Бэрлу казалось, что прилавок опрокинулся вверх дном. Гармонист сидел на потолке. Густой табачный дым застилал окно.

Все четверо вернулись домой поздно, вдрызг пьяные, и принялись колотить в дверь.

Шраге вышел на стук. С минуту постоял, прислушиваясь. Грязная ругань падала в ночную темень, точно тяжелые камни. Он резко распахнул дверь. Все четверо застыли. Шраге стоял молча.

На следующий день Шраге созвал экстренное собрание. Четверо обвиняемых сидели на одной скамье. Заведующий нахмурил широкий лоб и грустно сказал:

— Я должен сообщить собранию невеселую весть. — Он с минуту подумал, как бы сильнее квалифицировать поступок четырех. — Четверо наших воспитанников наложили грязное клеймо на наш детский дом. Эти четверо — Бэрл, Фишка, Айзик и Ицик, — получив первую зарплату, напились, как последние хулиганы. Собрание должно реагировать на это. Собрание должно стереть позорное пятно: оно ложится на каждого из нас.

Лица провинившихся горели от стыда.

Внезапно с места поднялся Бэрл и, волнуясь, обратился к собранию:

— Вы должны простить нам это… Это случилось в первый, но и в последний раз… Первая получка… вскружилась голова… Больше это не повторится.

Случай с четырьмя долго оставался предметом горячего обсуждения в детском доме.

Вскоре Шраге принес известие: старших девочек приняли на работу в швейную мастерскую.

ЗВЕНО ТРЕТЬЕ

У СЕЛЬФАКТОРА

От тарелки с борщом поднимался густой пар. Борщ был красноватого цвета, в нем плавали островки сметаны.

Бэрл сидел задумавшись на своем обычном месте против Кузнецова. Кузнецов сунул ложку в борщ, разболтал сметану, потом, широко открывая рот, принялся быстро глотать горячую пищу. Бэрл машинально сделал то же, но вдруг выхватил ложку изо рта и сжал губы.

— Горячо? — подмигнул Кузнецов, продолжая хлебать борщ.

— Угу… — ответил Бэрл, не разжимая рта.

В столовой стоял несмолкаемый гул, сотни ложек наигрывали в тарелках своеобразные мелодии. Бэрл не замечал сегодня шума. Борщ его давно простыл. К столу подошла официантка и стала раздавать второе: гречневую кашу с салом. Кузнецов сразу же погрузил ложку в кашу, размешал жир и спросил:

— Почему не ешь?

Бэрл молчал.

— Японцы вон говорят, — вмешался сидевший рядом рабочий, — что, пока не подпишут договор с Китаем, не уйдут.

— Кот всегда падок до сметаны, — заметил Кузнецов. — Они будто на Китай метят, а на деле зарятся на нашу железную дорогу, да…