Начиналась жизнь

— Отведите их обоих в камеру.

— Позвольте, — удивленно воскликнул Бэрл, — по какому праву?

Вместо ответа начальник милиции вытащил папку бумаг и начал перелистывать их, часто, взглядывая на Бэрла. Найдя то, что ему нужно было, усмехнулся в бородку.

— По какому праву, спрашиваешь? Вот по какому. Читать умеешь?

И он разложил на столе перед Бэрлом большие исписанные листы бумаги о прежних преступлениях Бэрла.

Бэрл оторопел. Резкий приказ начальника прозвучал вторично, еще более уверенно и твердо:

— Отведите их обоих в камеру.

— Товарищ начальник, — пробормотал Бэрл, — да, это действительно мои преступления, но это было давно… Завтра с утра я должен идти на работу на текстильную фабрику.

— Ничего, пропустишь пару дней.

— Я не двинусь с места.

— Алло! — спокойно снял начальник телефонную трубку, пристально глядя на Бэрла. — Алло! Текстильная фабрика? Говорит начальник милиции. Слышите? У вас работает Борис Гринберг? Да. Наверно? Что? Бывший беспризорный? Да, да…

Бэрл с трудом уговорил Йошку пойти к нему. Всю ночь он не смыкал глаз, боясь, что парень даст тягу.

Гудок заставил его вскочить с постели. Он быстро натянул одежду и собрался уходить, но вдруг вспомнил о Йошке. Как быть? Разбудить и повести с собой на фабрику? Он решил подождать, пока Йошка проснется сам.

Морозный рассвет пробивался сквозь окно. С противоположного конца города выкатилось солнце, большое, круглое, и осветило все вокруг холодным огнем. Бэрл снова прилег, его не покидала мысль об ответственности, взятой им на себя.

Бэрл растормошил Йошку.

— Будет тебе спать!

Сквозь слипавшиеся веки Йошка увидел комнату Бэрла. Он с удивлением разглядывал ее, соображая, где он находится.

— Переоденься, Йошка, — Бэрл протянул ему свои брюки и рубаху. — Пойдем со мной на фабрику.

— Что он мелет, какая фабрика? — изумленно взглянул Йошка на товарища. — Что мне там делать?

— Пойдем. Увидишь.

— Ну, ладно, пойдем, черт с тобой!

Они вышли вместе. Шагали по кривым улицам и переулкам, мимо маленьких домишек окраины. Твердый снег скрипел под ногами. Йошка шел неуверенно, все осматривался, куда ведет его Бэрл. За несколько кварталов от фабрики он вдруг повернул назад.

— Не пойду!..

— Что ты дурака валяешь?

— Ну, шут с тобой, идем!..

Когда Йошка Кройн в первый раз стоял в длинном ткацком цехе фабрики и таращил изумленные глаза на сельфактор, который шумно прогуливался взад и вперед по рельсам, по лицу Бэрла скользила усмешка. Он неустанно следил за работой товарища, заботливо учил его, как нужно обращаться с машиной, точно отец, помогающий ребенку впервые ступать по земле. С тех пор они возобновили дружбу.

Это было шесть лет назад.

Теперь они шли рука об руку. Молодой снег таял под ногами. Они говорили о своем изобретении.

НИТЕЛОВКА

— Уйди, говорю тебе!

Бэрл придвинулся ближе.

— Уйдешь ты или нет?

Большие черные глаза Бэйлки подозрительно глядели на Бэрла.

— Ну, что тебе от меня надо? Скверный ты мальчишка, скверный.

Внезапно Бэйлка почувствовала, что почва уходит из-под ее ног. Словно она хлебнула крепкого вина. У нее закружилась голова.

— Я закричу.

— Глупенькая, зачем?

Бэйлка поднялась со стула и подошла к окну, повернувшись к Бэрлу спиной. Такси, проезжавшие мимо, казались ей с высоты маленькими квадратными ящиками, а люди — движущимися точками.

— Я с тобой не разговариваю, — сказала она, стоя у окна, — не подходи ко мне.

Но он не послушался. Незаметно оттеснил ее в угол. Бэйлка стояла, повернувшись к нему лицом. Густые темные волосы рассыпались по красному шелковому свитеру. Большие глаза стали влажными. Он глядел на ее гибкое тело и вдруг неожиданно для самого себя выпалил:

— Оставайся у меня.

В ту же секунду хотел вернуть вырвавшиеся слова, но было уже поздно. Громкий смех долго звенел в его ушах.

— А ну! Повтори еще раз! — хохотала Бэйлка.

Больше он, однако, не повторил. Он стоял, прислонившись лицом к стеклу. Бэрл очень жалел о своих словах.

«И что мне на язык подвернулось такое? Дурья голова!»

Бэйлка сидела на кровати и заплетала косы. Она уже раздумывала о том, как бы помириться с ним.

— Иди сюда, — позвала она кокетливо.

Бэрл не отозвался.

— Сердишься?

— Угу, — промычал он в окно.

Он знает ее десять лет. Помнит еще маленькой, нахальной девчонкой, побиравшейся с матерью. Помнит, как позже завидовал тому, что она обогнала его в росте: она вытянулась на голову выше его. Фабрика, комсомол отвлекли его от мыслей о ней. Он весь отдался работе и долго не вспоминал о девочке. В последнее время, когда они начали встречаться чаще, снова пробудилась в нем любовь. Чистая, юношеская любовь. Ему сразу стали особенно милы эти три года, прожитые вместе в детдоме, тонкая нить общих печалей и радостей.

Вечер окутал город тонкой черной шалью. Крыши засеребрились инеем. Город нетерпеливо ожидал первого снега.

— Помолчи еще немного… — поднялась Бэйлка, — когда я уйду, будешь говорить со стенами. Да?

— Да, — машинально ответил Бэрл.

Она натянула на себя пальто, распахнула дверь и столкнулась с красивым белозубым кудрявым парнем.

— Пардон, — с подчеркнутой вежливостью сказал Йошка Кройн.

Бэрл рассмеялся.