— Я тебе в глаза щас плюну, — говорит Харви. — Хватит придуриваться. Где здесь кухня или ванная, не знаешь, часом? Идем, водой хотя б промоем. А не то я не играю. С кем же мне, по-твоему, в баскетбол гонять, если у тебя рука отвалится.
— Перейдем на что-нибудь другое, — отвечает Иден, но по направлению к кухне все-таки покорно отступает, когда вспоминает о том, что там сокрыто кое-что важное. — На шашки, к примеру. Дымовые или динамитные. Пойдем, щас мы тут все промоем к чертовой матери.
Пришедший ему на ум предмет — емкость с самогоном на зверобое, темным, как виски, стоит в холодильнике. отведать его ложной легкости и обжигающего тепла в прошлый раз удалось лишь пару капель, которыми она угостила его перед походом на чердак, и теперь он столь смехотворными количествами довольствоваться не намерен. Харви отвлекается на какое-то полотенечко, которое находит на ручке плиты и старательно мочит холодной водой под краном, а развернувшись, выясняет, что он уже стоит, приложившись к поллитровой банке, у раскрытого холодильника в золотистых рассветных лучах, которые проникают сквозь разбитое окно и высвечивают его торчащие волосы платиной, а жидкость в банке таинственным янтарем. купленное, небось, у местных жителей пойло — весьма крепкое, но чистое и такое мягкое, что даже почти не жжет, и для того, чтобы оторваться, ему требуется сознательное усилие, и совершает он его не столько потому, что ряд планов в результате чрезмерного опьянения может сорваться, а потому, что давно не спал и не ел и болеет, и буйство не подразумевает заботу о ближнем, а риск его в этих обстоятельствах абсурдно велик.
— На, — говорит он, переведя дух, и протягивает тару. — Только не слишком увлекайся, а то не только мозги можно промыть, но и желудок на раз, если перебрать.