Над бездной

— Электрон, о чем ты тоскуешь?

— Скучно без дела.

— Поедем в Пальмату, если здесь тебе нечего делать.

— Нельзя.

— Отчего же?

— Есть у меня, дело, только не здесь.

Певец лег на свою постель и притворился спящим. Художник крепко и спокойно заснул, и не слышал ни тревожных шагов певца, ходившего всю ночь без сна в тоске, ни его вздохов. Он проснулся утром, когда друг, по привычке, взял его за руку, усевшись к изголовью его кровати.

Улыбка мгновенно сбежала с лица художника, когда он вгляделся в печальное выражение лица Электрона и заметил крупные слезы, капавшие на подушку из его черных глаз.

— Милый, о чем ты плачешь? — спросил он тревожно.

— Я окончил все мои дела с Семпронием по поручению его дочери, — ответил певец.

— Ты исчезнешь? унесешься к твоим божественным братьям, воздушным или морским духам?

— Да; я должен покинуть тебя.

— Как удивительно правдоподобно можете вы, духи, принимать образ человека!.. милый, твоя рука совершенно похожа на руку смертного; она тверда, мозолиста, покрыта царапинами, как у всякого рабочего.

Художник рассматривал руку своего друга, стараясь открыть в ней нечто олимпийское или водяное, но она не была похожа ни на облако, ни на пену волны; это была простая, грубая рука, закаленная в ежедневных трудах под солнцем и дождем.

— Хочешь взять себе это кольцо на память? — спросил певец.

— Как оно попало к тебе?

— Как все; Семпроний дал.

— Это мое обручальное кольцо. Люцилла надела мне его во время бракосочетания. Я снял его с руки и отдал ей, когда меня отводили в тюрьму за намерение похитить Аврелию и профанацию обряда.

Певец надел кольцо на палец друга рядом с тем кольцом, что подарил ему в день их бегства из Рима.

Художник взглянул в лицо друга; их взоры встретились с восторгом. Сердце Нарцисса забилось от странного, неизъяснимого чувства; он порывисто притянул певца к себе, желая поцеловать за подарок.

— Ах! — вскричал певец, освободившись от внезапных объятий, — нельзя!.. моя клятва!..

Он сел к столу на кресло и закрыл лицо руками.

— Дух чистый, я оскорбил тебя! — воскликнул художник, упав на колена.

— Не прикасайся ко мне!.. я должен покинуть тебя!..

— Я оскорбил тебя!

Певец тихо вышел, даже не взглянув на художника, стоявшего на коленах.

Скоро в комнату вошел Семпроний.

— Художник, — сказал он, — твой друг требует от меня расчет, говоря, что, выполнив все свои обязательства относительно меня, он не желает больше мне служить и не берет тебя с собой. Ты с ним опять поссорился?

— Я оскорбил его, почтенный патрон.

— Из-за Лиды опять?

— Ах, нет!.. я хотел его поцеловать. Он плакал и дал мне подарок; я хотел его утешить, как друг, и поблагодарить, а он этим оскорбился… другом его я недостоин быть; он открыл мне свою тайну, которую я давно подозревал.

— Ты узнал все?!

— Что он — дух бестелесный в образе юноши.

— Может быть, он дух, а я его знаю, как человека богатого и очень гордого. Лаская тебя сам, он не допускал фамильярностей с твоей стороны, потому что ты его отпущенник; он имеет полное право относиться к тебе свысока. Ты видишь, что иногда он держит себя, как с равным, даже со мной, зная, что я в нем нуждаюсь и не обойдусь без его услуг в деле мести за мою дочь, потому что такого ловкого штукаря мудрено найти. Его сердце — камень, а рука… настоящая рука храброго мужа.

— Никто и не считал его похожим на женщину.

— Именно… в его жилах кровь воина, закаленного в боях.

— Он — сын солдата?

— Он — дитя храбреца, достойное быть сыном своего родителя. Он ушел из моего дома, требуя, чтоб я через неделю приготовил сумму для последней расплаты. Он, кажется, хочет поступить в армию, потому что ему надоело бряцать по струнам, захотелось потешить руку, взявши меч. Я опояшу его моим мечом, приносившим мне счастье во всех битвах, если он примет от меня этот дар.

— А ты знал его отца?

— Его отец был храбрым воином. Дитя достойно родителя.

— О, Семпроний!.. как его настоящее имя? он не дух? он человек?

— Он — сын волны морской.

Сказав это, старик вышел.

Через неделю певец явился утром к своему другу, одетый в. красивые стальные доспехи, при полном вооружении, что чрезвычайно шло к его уже постаревшей, но все еще прекрасной, статной фигуре.

Художник бросил свою работу, но не смел даже протянуть руку вошедшему.

— Нарцисс, — ласково сказал певец, — я пришел проститься с тобой.

Его голос дрогнул при этих словах.

— Проститься! — вскричал художник печально.

— Да. Милый, не горюй!.. я должен честно сдержать клятвы, данные Люцилле. Я покончил дела с ее отцом и перехожу к другому господину на службу. Я нанялся в оруженосцы к молодому Публию, сыну Квинта-Аврелия, внуку старого Тита, который умер от любви к красавице. Люцилла страдала от упреков совести за эту ужасную шутку своей юности. Я должен служить внуку Тита, пока не окажу ему в память Люциллы услуги, которая загладит прошлое. Друг мой, прощай. Я вернусь к тебе, если не буду убит.

— Друг, возьми меня с собой!.. позволь биться рядом с тобой, делить опасности!

— Нельзя. Твоя рука может держать только кисть или резец. На войне откроется твоя давняя рана.