Ему, конечно, строго-настрого запрещалось обсуждать услышанное с кем-либо за пределами семьи. И он, конечно, обсуждал, но не с кем попало, а с Левой и с еще одним одноклассником, Валерой Сташевским, плотным парнишкой с широкими плечами и тяжелой нижней челюстью. Лева в критике советского режима был еще более радикален, чем комментаторы вражеских голосов. Максим в целом с ним соглашался, а Валера говорил: "Ну, это смотря как взглянуть", после чего всегда начинал с ними спорить. Но они знали, что, несмотря на разногласия, Валера никогда их не заложит. Если Лева и Максим повторяли то, что слышали у себя дома, то Валера руководствовался исключительно чувством противоречия. Однажды, по инициативе Максима, они убедились в этом, когда в очередном разговоре Лева стал отстаивать точку зрения, диаметрально противоположную той, которую высказывал накануне.
- Ну, это смотря как взглянуть, - тут же отреагировал Валера и, в соответствии с прогнозом Максима, стал оспаривать новые взгляды Левы.
Со временем политические разговоры троих подростков утратили остроту, почти сойдя на нет. У них появились новые интересы. Максим все более втягивался в свои занятия математикой. Лева увлекся творчеством "бардов" и стал ездить на загородные слеты так называемого КСП - Клуба Самодеятельной Песни. Теперь, когда мальчики и девочки из их класса собирались на какое-нибудь сборище - "сейшн", как тогда это называлось, - Лева по просьбе присутствующих или без нее непременно начинал незатейливо, в три-четыре аккорда, тренькать на гитаре, мечтательно глядя вдаль и выводя ломающимся голосом что-то романтичное, вроде "А я еду, а я еду за туманом". Что же до Валеры, то бывший защитник социализма в восьмом классе стал одеваться по последней моде в выцветшие джинсы с броским американским названием, время от времени заговорщическим голосом предлагая одноклассникам какой-нибудь вожделенный продукт загнивающего Запада.
- Пачка "Мальборо" интересует? - искушал он, понижая голос и глядя на собеседника исподлобья. - Могу сдать за рубль.
Эвфемизм "сдать", очевидно, призван был замещать слово "продать", опасное в обществе, где большинство считало куплю-продажу низким и недостойным занятием, а меньшинство - единственным, помимо партийно-номенклатурной карьеры, источником достойного заработка.
Максим запомнил 1973-й год как последний, когда семейство Олейниковых еще было единой командой и время от времени играло в их семейную игру под названием "Бочка, ящик, хрящик". Отец давал знак, поднимая руку, и все трое нарочито шумно втягивали воздух. Отец опускал руку, - каждый из участников трио выкрикивал свое слово. Звонкий голосок пятиклассника Максима весело вопил: "Ящик!", мама Лена, смущаясь и еле сдерживая смех, громко выкрикивала: "Хрящик!", а папа Боря провозглашал, стараясь звучать как можно более басовито: "Бочка!". Одновременное резкое, почти в один, а не в два слога, произнесение этих слов - "бочк, ящк, хрящк" - порождало громкий чихающий звук, который могло издать большое травоядное животное, вроде помеси бегемота с носорогом.
Из телевизора лились приглушенные белорусские голоса "Песняров", сопровождаемые искусным инструментальным аккомпанементом, а Олейниковы коллективно чихали и хохотали, после чего шли пить чай с домашним вишневым вареньем. С книжной полки на семейное трио смотрели тома "Библиотеки современной фантастики" с ее минималистским оформлением. Тонкая вертикальная полоса посередине обложки каждого тома прорезала имя автора или слово "Антология", окруженное условным изображением выходящего из тени лунного диска. В том году был опубликован последний, двадцать пятый том этой серии.
Впоследствии отношения между родителями стали разлаживаться, и любые их общие занятия делались все более редкими. А художественное чихание и вовсе прекратилось. Теперь единственным совместным действием стало поддержание напряженного молчания, изредка прерываемого сухими немногословными репликами.
После окончания пятого класса Максим почти не виделся с Зоей. Семьи продолжали дружить, но юный математик старался не участвовать в их встречах. Зоя вытянулась, стала выше Максима, превратившись в длиннорукую барышню с роскошными каштановыми волосами и изящно очерченными губами с перламутровым отливом. По мнению Максима, она была теперь неприлично красивой, но математика ее не интересовала, а музыкой для нее были не "Пинк Флойд", а сонаты Бетховена. Мальчик смущался присутствия внезапно повзрослевшей наперсницы его ранних игр и к тому же не знал, о чем с ней говорить.
В восьмом классе Максим попробовал свою первую сигарету. Администраторша кинотеатра, где шел фильм "Генералы песчаных карьеров" про бразильских беспризорников, была подругой Валериной матери. Несмотря на запрет на просмотр тем, кому не исполнилось шестнадцать, она провела внутрь Валеру с Левой и Максимом. После сеанса друзья, находясь под впечатлением увиденной истории, шли по вечерним улицам. Лева насвистывал песенку, бывшую лейтмотивом фильма. Валера извлек из кармана пальто пачку сигарет.