Над нами миллион высоты

Сорочин спрятал руки в карманы шинели и сосредоточенно смотрел вдаль. Можно было подумать, что он прикидывает планы дальнейшей работы. На деле же происходило другое: подполковника одолевала радость, что хоть одному только Цыпину, но высказался о недостатках его начальника. Даже на душе отлегло.

— Кавцов — черствый человек...— несло Сорочина дальше.

— Вы не наблюдательны,— возразил Цыпин.— Он отнюдь не черств. Знает, как с кем разговаривать. Да, он ре­зок, упрям. Если, батенька мой, у Кавцова сложилось мне­ние — тут уж всё. Командующему докажет свое.

Сорочину оставалось сделать вид, что его в данный мо­мент интересуют только самолеты в зоне.

Прежде Цыпин не имел дел с Сорочиным. Знал, что есть такой начальник медслужбы, виделся с ним на сбо­рах, здоровался на ходу. Тем, что сейчас обнаружил, был удивлен. Его даже передернуло, как будто вдруг повеяло холодом. Поправил очки, колюче взглянул на Сорочина: "И он еще берется судить своего начальника..."

— Ergo, батенька мой. Вышли мы от полковника Ды­ма, и с тех пор я никак не могу взять в толк, ради чего вы подняли эту "комариную тревогу". Не хватает фантазии. Что вами руководило, когда вы звонили нам? Бдительость проявили? — Очки на суровом лице Цыпина холод­но блеснули.

Сорочин схватил полковника за руку:

— Смотрите!..

Цыпин поднял голову, пытаясь рассмотреть, на что по­казывает Сорочин. Ничего — только голубое небо. Он снял очки, зажмурился от яркого солнца.

— Где? Что?

Во второй пилотажной зоне происходило неладное: са­молет вошел в штопор.

Кто хоть самую малость знаком с авиацией, тот знает: было время, когда от одного этого слова — "штопор" — летчиков прошибал холодный пот и они спешили узнать, успел ли пилот выпрыгнуть с парашютом, а о машине уже и не вспоминали.

Каждому приходилось видеть, как от ветки клена от­рываются "носики". Какую-то секунду они словно колеб­лются, пробуют крылья и сперва медленно, а потом все быстрее идут вниз, делая правильные круги.

Почти то же самое происходило с самолетом: он также описывал круги. Один виток, второй, третий... Машина из сине-голубой выси шла к земле...

...Летчик Макаров, пилотируя в зоне, на петле Несте­рова увлекся и резко взял ручку управления на себя, от­чего потерял скорость в самой верхней точке. Самолет за­дрожал, вошел в крутую спираль. Пилоту показалось, что машина свалилась в штопор, он ногами стал выводить ее и тут-то действительно вошел в штопор. Немедленно до­ложил Дыму. Как быть? Что делать?

Дым сам давно открыл окно пульта и высунулся на­ружу с микрофоном.

— Убери газ! — приказал оп.— Ручку на себя!

Командир полка схватил со стола бинокль, приложил к глазам и увидел, что Макаров, описывая витки, выпус­тил шасси. Значит, голова у пилота работает ясно.

— У тебя левый штопор. Дай полностью левую ногу!

— Даю... Не выходит! — ответил Макаров.

— Сильнее дай!

— Даю изо всех сил...

— Какая высота? — Пальцы Дыма, сжимавшие микро­фон, заметно побледнели.

И вот самолет как бы на миг задержался на месте, не завершил виток, а потом выровнялся по горизонтали и пошел на посадку...

Сорочин, разумеется, ничего этого не знал. Растерянно смотрел на самолет, нацелившийся носом прямо на него. Что он делает? Что там случилось?

Самолет шел под острым углом к посадочной полосе, а в последний момент еще больше отклонился вправо. Казалось, он непременно приземлится между посадочной полосой и стоянками.

Сорочин проворно отбежал от Цыпина, потом, спохватившись, вернулся, взял полковника под руку и потянул в сторону.

— На нас сядет! Скорей...

Со свистом пройдя над рулежной дорожкой, самолет далеко, может быть, в километре от испуганных врачей, коснулся колесами луговины. Подпрыгнул, или, как говорят, "скозлил", раз, потом еще раз, подался на нос, приподняв хвост, словно готов был перевернуться на спину — скапотировать. Перед ним сплошь был синий лед. Машина как бы поскользнулась на нем, слегка изменила курс. Но скорость уже была погашена — самолет пробежал по травянистому лугу и остановился.

Откуда-то из-за стоянок вырвался крытый грузовик и подкатил к самолету. Что там происходило — неизвестно, но грузовик не мешкал, и, едва он отошел за рулежную дорожку, к самолету устремились почти все машины со старта.

Сорочин и Цыпин стояли, держась за руки, как оглушенные. И лишь когда увидели, что к самолету едут и бе­гут люди, тоже поспешили туда.

Дым на "Победе" обогнал всех. За ним на буксировщи­ке прибыл старший инженер полка; техники, механики ехали на бортовых машинах.

А где же санитарная? Почему ее нет? Сорочин негодо­вал. За одно это он готов был окончательно расправиться со Смириным.

— Все приехали, а Смирина нет! — крикнул Сорочин Цыпину.— И Кавцов считает его хорошим полковым вра­чом. Ну уж увольте!

Сорочин трусцой подбежал к самолету. Фонарь открыт, а летчика не видно. Где же он?

— Порядок! — облегченно крикнул механик, ощупав плоскости.

— Даже "лопухов" не погнул на колесах, — добавил техник.

— Мишка, твоему самолету только на лужайках и са­диться. На кой ему посадочная полоса. Вот пошла авиация!