Над нами миллион высоты

Провел ладонью по подбородку — пора бриться. Бро­сил взгляд на тумбочку и, вспомнив, что электробритва дома, вздохнул. Ничего, как стемнеет, сходит в парикма­херскую.

О чем жалел по-настоящему — что не взял краски, бу­магу. Было бы на чем отвести душу. Сиди, рисуй хоть ночь напролет, забыв обо всех неприятностях. Вспомнил этюды, которые начал, да так и бросил...

И Дым вспомнился, короткий разговор с ним. В нарочи­то бодром тоне командира полка слышалось плохо скры­тое сочувствие. А Кудлач не любил сочувствия, жалости, видел в этом что-то унизительное для себя. Товарищи и друзья по службе, скорее всего, делали вид, будто ничего не знают, и вели себя тактично. Он был благодарен им. А мысли текли, текли...

"Как дальше жить?" — такого вопроса не возникало ни разу. Жил и не раздумывал, что будет дальше. Успо­каивал себя, что проживет один, не пропадет. Верил в се­бя, верил другим.

И вот настало время ответить на этот вопрос: как быть дальше? Обходиться сочувствием, чутким отношением в полку? Сидеть, как в тюрьме, в четырех стенах, ходить тропинками, а не улицей? А как выбросить из сердца Ма­рину и тем более сына? Нет, надо толком во всем разо­браться. Неужели все потеряно безвозвратно?

Тихо скрипнула дверь. Несколько мягких шажков — и холодные ручонки обвили шею.

— Папа!

Кудлач словно проснулся. На него смотрели родные, удивительно чистые голубые глаза. Не было в них ни уп­река, ни вопроса — одна только радость. Радость встречи.

Саша льнул к отцу, гладил его рукою по щекам.

— Колется!

Капитан встал, высоко-высоко поднял сына, потом прижал к груди и, не помня себя, целовал губы, ще­ки, лоб.

— Садись, брат, у меня,— хрипло сказал, сажая сы­на на стол. Встреча растрогала его. Сами собой таяли бес­покойство, досада. Душа полнилась безграничной неж­ностью. Сын!..

Капитан открыл тумбочку, взял тарелку с печеньем, шоколадками.

— Это тебе!

Саша взял угощение, сам подошел к тумбочке, открыл ее. Увидел толстую записную книжку и два карандаша.

— Как живешь? — сдерживая волнение, спросил отец.

— Хорошо...

— Кто забирал тебя из садика?

— Мама.

— А где она?

— Около почты. Стоит с тетей Раей...

— Ты ужинал?

— Не-а. С тобой будем ужинать.

— Тебе жарко. Сними шапку.— Капитан развязал красные тесемки, широкой ладонью провел по круглой сынишкиной голове.

— Мама сказала, ты летаешь,..

— Весь день летали. Недавно приехал о аэродрома...

— Я стоял за клубом. Вижу — вышел ты на крыльцо и пошагал. Я тихонько тэп-тэп... Ты в этот дом, и я сюда...

— Какой ты у меня...

Кудлач любовно смотрел в открытое разрумянившееся лицо сына.

— И завтра будешь летать?

— Буду...

— И вечером?

— И ночью...

Саша задумался на минуту. Потом насупился недо­вольно:

— Все летаешь да летаешь. А когда со мной будешь?

— Летчик должен много летать...

— Приходила Петина мама,— сказал Саша,— Руга­лась на нашу маму...

— За что?

— Смешно так сказала: Сашу надвое не разделишь.

Сердце у Кудлача заныло.

— А мама что?

— Мама говорит: не буду делить...

Саша забрался к отцу на колени. Обнял за шею, по­качался взад-вперед, а потом спросил:

— Какого это Сашу делить?

Капитан весь сжался.

— Пошли домой.— Саша сполз с колен, взял отца за руку.— Уже и мама дома. Сядем с тобой за стол, рисо­вать будем...

— Обожди,— нерешительно произнес Кудлач.

— Пошли,— стоял на своем Саша.— Тетя Рая, навер­ное, у нас...

Кудлач не знал, что делать.

— Пойдем,— тащил его Саша обеими руками.— Я те­бе что-то покажу...

— Знаешь, мне еще нужно...

Кудлач чувствовал, что, если сын будет настойчив, он встанет и пойдет эа ним. Но Саша именно в этот момент выпустил его руку.

— Всегда тебе что-нибудь нужно...

Капитан перевел дух, как будто вылез из машины по­сле сложного полета. Саша постоял минуту, подумал и сказал:

— Побегу... Там меня ребята ждут. А ты скорей при­ходи.

Кудлач едва заметно кивнул ему, надел на головку шапку, пряча глаза, подбросил раз-другой к потолку.

- Беги!

И остался один, испытывая невыразимую легкость. Радостно билось сердце, на душе было покойно и светло.

Он стоял посреди комнаты, пока не заметил, что за окном начало смеркаться. Оделся и пошел в город.

— Товарищ капитан!

Кудлач обернулся на голос. Перед ним стоял инженер Петровский. Был он в черной куртке техсостава, в шапке-ушанке.

— Все говорят, будто бы я и ваша жена...

Кудлач, набычась, пошел на инженера. Его пальцы на­щупали холодную медную пуговицу, и рука застыла, лишь треснуло несколько ниток.

— Кто говорит? — прохрипел Кудлач.

Теперь уже инженер смело шагнул к капитану.

— Скажу как однополчанину и летчику: все это вранье. Что у вас происходит дома — не моя вина, и я не хочу, чтобы обо мне всякое говорили...

Кудлач выпустил пуговицу и, широко ставя ноги, по­шел своей дорогой. На душе осталась мерзкая опустошен­ность, он не мог вспомнить, куда шел,

А Петровский после встречи с Кудлачем направился мимо штаба домой. Дневальный по штабу окликнул его:

— Вас вызывает командир полка.

Петровский лихо переступил порог кабинета.

— По вашему...

Дым махнул рукой: не надо рапортовать.

— Садитесь.